это ложь!»

Там, вдали, где вставала денница,

Зыбь чертою лилась золотой;

Через глубь белокрылая птица

К полосе уносилася той;

И твердила я с пением тока,

Что забуду, умчавшись туда ж,

О всей муке борений без прока,

О всей горести жизненных чаш;

И вал девятый шел широко,

И бормотал: «Всё это блажь!»

Между 1856 и 1861 (?)

Фантасмагории

Неаполь

На палубе в утренний час я стояла, –

Мы к южной неслися роскошной стране;

В раздольной, шумливой морской ширине

Смирялися брызги задорные вала.

Мы быстро неслись; отбегала светло

С боков парохода струистая пена;

Ждала я, – в залив выдавалась Мизена,

Везувия тихо дымилось жерло.

И с левой руки расстилаясь и с правой,

Виднелись брега благодатной земли;

И взором я града искала вдали,

Облитого морем, мощенного лавой.

И там, где эфирный сияющий свод

Касался с любовью земного предела, –

Неаполь блеснул и раскинулся бело

Меж яхонтом неба и яхонтом вод.

24 августа – 5 сентября 1856

«Снова над бездной, опять на просторе…»

Снова над бездной, опять на просторе, –

Дальше и дальше от тесных земель!

В широкошумном качается море

Снова со мной корабля колыбель.

Сильно качается; ветры востока

Веют навстречу нам буйный привет;

Зыбь разблажилась и воет глубоко,

Дерзко клокочет машина в ответ.

Рвутся и бьются, с досадою явной,

Силятся волны отбросить нас вспять.

Странно тебе, океан своенравный,

Воле и мысли людской уступать.

Громче всё носится ропот подводный,

Бурных валов всё сердитее взрыв;

Весело видеть их бой сумасбродный,

Радужный их перекатный отлив.

Так бы нестись, обо всем забывая,

В споре с насилием вьюги и вод,

Вечно к брегам небывалого края,

С вечною верой, вперед и вперед!

Февраль 1857

Константинополь

«В думе гляжу я на бег корабля…»

В думе гляжу я на бег корабля.

Спит экипаж; лишь матрос у руля

Стоит недвижимо;

Море темнеет таинственной мглой;

Тихо шепнув мне, струя за струей

Проносится мимо;

Тихо шепнув: «Потерпи, подожди…

Встретить успеешь, что ждет впереди

У брега чужого;

Цели достигнешь, к земле доплывешь,

Всех ожиданий всегдашнюю ложь

Изведаешь снова…

Даром спешишь ты над бездною вод

Мыслью туда… от тебя не уйдет

Обман и потеря…»

Тихо шепнув, за струею струя

Мимо несется… и слушаю я,

Их речи не веря.

Февраль 1857

Константинополь

Рим

Мы едем поляною голой,

Не встретясь с живою душой;

Вдали, из-под тучи тяжелой,

Виднеется город большой.

И, будто б его называя,

Чрез мертвой пустыни предел

От неба стемневшего края

Отрывистый гром прогремел.

Кругом всё сурово и дико;

Один он в пространстве немом

Стоит, многогрешный владыка,

Развенчанный божьим судом.

Стоит беззащитный, недужный,

И смотрит седой исполин

Угрюмо в угрюмый окружный

Простор молчаливых равнин:

Где вести, и казнь, и законы

Гонцы его миру несли,

Где тесные шли легионы,

Где били челом короли.

Он смотрит, как ветер поляны

Песок по пустыни метет,

И серые всходят туманы

Из топи тлетворных болот.

Март 1857

Венеция

Паров исчезло покрывало, –

Плывем. – Еще ли не видна?

Над ровною чертою вала

Там словно что-то засияло,

Нырнув из моря. – Вот она!

Зыбь вкруг нее играет ярко;

Земли далеки берега;

К нам грузная подходит барка,

Вот куполы святого Марка,

Риальта чудная дуга.

И гордые прокурации

Стоят, как будто б корабли

Властителям блажной стихии

И ныне дани Византии

Толпой усердною несли.

Свой горький жребий забывая,

Царица пленная морей,

Облитая лучами мая,

Глядится, женщина прямая,

В волне сверкающей своей.

Июль 1858

Москва

Гондола

Встал месяц, – скольжу я в гондоле,

Качаясь, по светлой бразде;

Всё тихо; плыву я по воле;

Венеция спит на воде.

И сказочной блещет красою,

Сквозь легкий тумана покров,

Над томнотекучей волною

Узорчатый мрамор дворцов.

И с лаской весло гондольера,

Касаяся мерно струи,

Глухим повтореньем размера

Баюкает думы мои.

Далеко, далеко, далеко

Несутся душевные сны!

К волшебным пределам Востока,

Над шумом морской глубины;

Где Сира с вершины утеса

В лазурный глядит небосклон,

Вдоль сумрачных скал Тенедоса,

Вдоль брега, где был Илион.

И волн лучезарных Босфора

Мне снится опять красота:

Сверкает Софии собора

Святая глава без креста;

Белеет Галата и Пера…

И снова, чуть зыбля струи,

Удары весла гондольера

Баюкают думы мои.

И быстро меняются сцены:

Везувий, блажной исполин,

Гаета, – вкруг мыса Мизены

Отливы сапфирных пучин.

У шумного берега Кьяи

Веселый, крикливый народ,

И лодок бесчисленных стаи

На зеркале блещущих вод.

Вдоль пристани frutti di mare[41]

В корзинах, расставленных в ряд;

И, уличной внемля гитаре,

Факкини в кружочке сидят.