class="v">Хлынешь в корабль и пугнешь экипаж,

В сердце уймешь ты старинное горе,

Дум усмиришь ты упорную блажь,

Грозящее море!

Сентябрь 1861

Пильниц

Дорога

Тускнеет в карете, бессильно мерцая,

И гаснет ночник;

Всё пасмурней тянется чаща глухая,

Путь темен и дик.

Карета несется, как будто б спешила

В приют я родной;

Полуночный ветр запевает уныло

В пустыне лесной.

Бегут вдоль дороги все ели густыя

Туда, к рубежу,

Откуда я еду, туда, где Россия;

Я вслед им гляжу.

Бегут и, качая вершиною темной,

Бормочут оне

О тяжкой разлуке, о жизни бездомной

В чужой стороне.

К чему же мне слушать, как шепчутся ели,

Все мимо скользя? –

О чем мне напомнить они б ни сумели, –

Вернуться нельзя!

Сентябрь 1861

Пильниц

Ответ К***

Да, – в годы прежние владело

Мной вдохновение вполне,

И верила в себя я смело,

И про возвышенное дело

В младой груди шепталось мне.

С тех пор снесла я горя много,

Промчалось мимо много дней,

И прошумела бурь тревога,

И жизнь идет, справляясь строго

С душой восторженной моей.

Не сбыться сердца предсказанью!

Живого образа не дам

Я сокровенному мечтанью;

Я не поставлю, чистой данью,

Своей иконы в божий храм!

Но и того не гаснет сила,

И на того свою печать

Искусство свято положило,

Кто мог творенье Рафаила

Своею кистью передать.

Январь 1861

Дрезден

«Страницы часть в альбоме этом…»

Страницы часть в альбоме этом

С трудом решаюсь я занять:

Вступить в него, с своим приветом,

Скажите, мне какая стать?

Здесь, в сонме звуков, речи бледной

Стоять неловко, и похож

Близ стройных тонов стих мой бедный

На мещанина средь вельмож.

28 апреля 1861

Дрезден

«Труд ежедневный, труд упорный!..»

Труд ежедневный, труд упорный!

Ты дух смиряешь непокорный,

Ты гонишь нежные мечты;

Неумолимо и сурово

По сердца области всё снова,

Как тяжкий плуг, проходишь ты,

Ее от края и до края

В простор невзрачный превращая,

Где пестрый блеск цветов исчез…

Но на нее, в ночное время,

В бразды – святое сеять семя

Нисходят ангелы с небес.

<1862>

«Не гордою возьмем борьбою…»

Не гордою возьмем борьбою

Мы верх над бедствием мирским:

Лишь к богу всей взносясь душою,

Смирясь всем сердцем перед ним,

Пройдем чрез горе и невзгоды

Мы, племя бренное земли,

Как чрез морские злые воды

Евреи некогда прошли!

И как оплотом было море

Им в оный день, стеной спрямясь. –

Так роковое будет горе

Святой опорою для нас!

<1862>

ГР. А. К. т<олсто>му

Спасибо вам! и это слово

Будь вам всегдашний мой привет!

Спасибо вам за то, что снова

Я поняла, что я поэт;

За то, что вновь мне есть светило,

Что вновь восторг мне стал знаком,

И что я вновь заговорила

Моим заветным языком;

За дивный мир средь мира прозы,

За вдохновенья благодать,

За прежние, святые слезы,

В глазах сверкнувшие опять;

За всё, что вдруг мне грудь согрело,

За счастье предаваться снам,

За трепет дум, за жажду дела,

За жизнь души – спасибо вам!

<1862>

На освобождение крестьян

Они, стараясь, цепь сковали

Длиной во весь объем земли,

Прочнее камня, крепче стали,

И ею братьев обвели.

Порабощенных гордым взором

Они встречали без стыда,

Вопль о спасеньи звали вздором

И говорили: «Никогда!»

Но слышало страдальцев племя,

В глубоком мраке бед и зол,

Другую речь: «Настанет время!»

И это божий был глагол.

 –

Когда в честь праздника большого

Шла в Риме лютая резня,

И в цирке кровь текла всё снова,

И притихал, на склоне <дня>,

С утра не смолкнувший ни часа

И рев зверей, и гул молвы,

И, досыта людского мяса

Наевшися, ложились львы, –

Народу новою забавой

Являлось жалкое лицо:

Невольника в тот цирк кровавый

Бросали, дав ему яйцо.

Он шел; и если, беззащитный,

Пройдя через арену всю,

Он на алтарь сложить гранитный

Мог ношу бренную свою, –

Он был помилован толпою:

Она любила этот фарс.

Он шел; с рыканием порою

Приподнимался лев иль барс.

Как велика была арена!

Как далеко до алтаря!

Росла опасность, длилась сцена,

И тешилась толпа, смотря.

Он проронить не смел и вздоха,

Не смел он шевельнуть рукой;

При лучших шутках скомороха

Не поднимался смех такой.

Везде был хохот без уёма,

Сливались клики черни всей;

Как полный перекатов грома

Стоял широкий Колисей.

И этот грохот злого смеха

С тех пор послышался не раз;

И эта римская потеха

Возобновляется для нас.

В грозящем цирке утомленный

Какой-то раб идет, как встарь,

Идет, залог ему врученный

Сложить надеясь на алтарь.

И мы, как чернь блажная Рима,

В разгульной праздности своей,

Глядим, пройдет ли невредимо

Среди свирепых он зверей?

Над ним острят в толпе несметной,

Исполнен страха взор его:

Боится