Я делаю глубокий вдох. До чего же холодный воздух! Он неожиданно обжигает мои легкие. Слишком холодный для ноября. Мне остается последний этап путешествия – поездка домой. Папа подозрительно поглядывает на меня и с каждым поворотом его головы в мою сторону мне становится все неуютнее и неуютнее. Признаюсь честно, летя из Лондона в Москву, я представляла себе, как в зале прилета меня будет встречать мой Макс. Поэтому на высоте в десять тысяч метров я отправилась в туалет, чтобы навести марафет. Я едва провела кисточкой туши по ресницам, и нанесла блеск на губы. Получилось непривычно заметно, и я тут же смазала блеск куском туалетной бумаги. Расчесав волосы, я попыталась пригладить строптивую челку, которая уже порядком подросла, и уже не так сильно вставала на дыбы. На душе было предвкушение праздника и перемен в жизни. Но сейчас, когда папа вот так пялится на меня, мне кажется я перестаралась. И чтобы лишний раз не привлекать его внимание, я отворачиваюсь к окну. Я снова на родной земле, меня радуют даже рекламные щиты на русском языке. Радуют серые дома-коробки, мелькающие купола церквей и люди. Совсем другие люди. В их взглядах, в из улыбках есть нечто особенное, свойственное только россиянам.

За дом страховая нам выплачивать не стала. Зато к родителям пришел отец Аманды и привел бригаду рабочих, которые восстановили дом меньше чем за неделю. Разумеется, он попросил, чтобы родители не писали заявление на его драгоценную дочку, бедняжку, ведь ей так тяжело приходится из-за расставания родителей… Ну, не важно, думается мне, Аманда и так наложила в свои дизайнерские штаны, так что получила хороший урок. И самое главное, возвращаться мне есть куда. Моя комната находится на втором этаже, поэтому никаких перемен не претерпела. Зато гостиная стала совсем другой. Я прохаживаюсь по своему дому, словно на экскурсии. Мама выкрасила восстановленную стену в белый цвет – как всегда, но теперь ее украшала не полка с чашками, а огромное количество наших фотографий, вставленных в цветные рамки всевозможных размеров и форм. Этим, надо сказать, мама и занималась последние полторы недели. Она красила рамки, покрывала их какими-то немыслимыми материалами, наносила кракелюр. Получилось очень ярко и мило. Она так увлеклась, что у нее закончились фотографии.

Мои скромные пожитки стоят в углу, дожидаясь, когда же их разберут и перестирают. Среди пропахших солнцем и пылью маек и шорт лежит набросок кольца, который занимал мои мысли в течение стольких дней. Он – мой трофей и доказательство того, что все, что я узнала – правда. Хоть она и не столь интригующая, как мне этого хотелось бы, но все же… Странное совпадение. Или это вовсе не совпадение? Что, если мама Эстер не просто сбежала от семьи, а ушла в какую-нибудь секту? Что, если она не могла скрывать правду том, что была ведьмой? А Эстер сделала копию кольца, потому что оно просто притягивало взгляды, обладало волшебной силой? Я сделала фотографию кольца Эстер прямо у нее на руке, объяснив это тем, что, возможно, каким-нибудь образом это поможет нам отыскать ее родню. Эстер была крайне растрогана моим желанием помочь ей, но и в тоже время она понимала, что здесь, в Москве, у меня гораздо больше шансов, чем у нее, в Аргентинской глуши.

Ммм…С кухни идет неповторимый запах выпечки с корицей, а я все не могу нарадоваться, что нахожусь дома, и за окном идет снег. Я всей душой люблю Аргентину, и чувствую себя там почти как дома. Но все же никогда не променяю пахнущую надеждами и волнениями Россию с ее морозами и теплыми чаями по вечерам в стужу. Мне почему-то кажется, что именно здесь сбываются мечты. Именно здесь происходят счастливые совпадения, именно здесь все по-настоящему. Обожаю смотреть на дома, из труб которых идет дым, такой уют и тепло исходит от них. Да, именно такую я люблю Россию, деревенскую, а не Россию с Москва-Сити и домами-клонами.

Господи, как же мне не терпится увидеть Макса. Но не могу же я прийти просто так. Наш разговор по скайпу всего три дня назад уже кажется нереальным. Словно его никогда и не было. А что, если я все придумала, что, если мне все приснилось? Я ужасно боюсь идти к нему. На меня нападает ступор, как только я воображаю себя на пороге его дома. Мне нужен предлог. Я должна убедиться в его чувствах. А что касается моих – они на пределе. С каждой секундой волнение внутри меня нарастает, мое воображение уже зашло так далеко, что рисует картины нашего счастливого будущего. Вот я поступаю на дизайнерские курсы, а Макс на отделение психологии, которой он так увлекается. Вот мы встречаемся по вечерам, когда учеба нам это позволяет, гуляем по Москве, держась за руки. Возможно ли все это? – Не знаю. Но почему-то мне сейчас очень легко. Мне хочется жить настоящим, мне хочется вдыхать и чувствовать запах булок с корицей, мне хочется видеть улыбку на лице родителей, слышать их смех, когда они рассказывают про то, как ремонтировали дом. Мне хочется навсегда запомнить это чувство влюбленности.

На письмо Макса я не ответила. У меня ушло около часа на написание и стирание посланий ему, но все казались либо слишком откровенными, либо слишком сухими. Ничего, я ждала его писем,– пусть он тоже помучается.

На следующий день, все хорошо взвесив, я отправляюсь к Максу. На дворе четверг, но в школе идут осенние каникулы, так что Макс должен быть дома. Уже три часа дня, но я недавно встала. Не так-то просто прийти в себя после семичасовой разницы. Когда в Москве уже завтракают, в Аргентине еще только натягивают пижамы. Поэтому у меня в голове полнейший туман.

Когда же они откроют? Я позвонила в колокольчик в старинном стиле уже секунд с десять назад, и до сих пор даже шагов не слышно. Почему бы им не повесить звонок, как у всех нормальных людей? Нервно тереблю выбившиеся из шапки волосы и переминаюсь с ноги на ногу, словно мне хочется в туалет. Нет, я не нервничаю. Чего мне переживать? Просто холодно в сарафане. Даже угги не спасают.

Ладно, соврала… Я в ужасе от того, что встречусь с ним. Прикладываю ухо к двери в тайной надежде, что дома все же никого нет. И в этот момент поворачивается ручка. Одна-единственная мысль звенит у меня в голове: бежать, пока не поздно. Спрятаться? Мне кажется, я даже издаю писк от нервного напряжения. Глупости какие. Разве не мне Макс говорил, что он хотел поцеловать меня? Вот пусть и целует!

Господи, еще секунду назад я мерзла от холода, и вдруг стало нестерпимо жарко!

– Аня, – мама Макса по-доброму улыбается мне. – Ты вернулась! Макс рассказывал мне о злоключениях вашей семьи. – Она качает головой и почему-то продолжает улыбаться. Хотя вряд ли найдется человек в здравом уме, у которого пожар вызывает улыбку.

Я же молчу и изображаю истукана. Но поняв, что мое молчание несколько затянулось и надо бы как-то объяснить свое появление, открываю рот. Хотя, лучше бы я этого не делала.

– Ага, вчера вернулась. Я пришла к Максу. Ээээ. Пришла узнать, что там они проходили. Видите, теперь я понятия не имею, кому могу звонить, а кому – нет. И кроме Макса мне даже не к кому обратиться. Аманда чуть не убила мою маму, Соня – ее подруга и, собственно, как выяснилось – причина странного поведения Аманды. А больше я никого так хорошо и не знаю. Кроме, кроме Макса, – тараторю я, наблюдая, как брови Елены поднимаются вверх по мере того, как я говорю. Мне бы остановиться, но по какой-то причине, это не получается. – А Макс писал мне про своего нового друга, вот я и хочу узнать, кто там у нас появился. Ну, новенький. Вы же знаете? Нет?