наполнялась водою. А Он спал на корме на возглавии. Его будят и говорят Ему: Учитель! неужели Тебе нужды нет, что мы погибаем? И, встав, Он запретил ветру и сказал морю: умолкни, перестань. И ветер утих, и сделалась великая тишина. И сказал им: что вы так боязливы? как у вас нет веры? И убоялись страхом великим и говорили между собою: кто же Сей, что и ветер и море повинуются Ему?»

Сцену усмирения моря стоит рассмотреть с архетипической, мифологической точки зрения. Дело в том, что образ моря или просто большой воды в аналитической психологии всегда трактуется как символ бессознательного. Вообще нужно понимать, что у древних не было столь лояльного отношения к морю, как сегодня. Это сейчас для нас море – благоустроенное место для отдыха, а древний человек относился к морю не то чтобы с недоверием, а просто как к бездне, в которой водится одному Богу известно что. То есть лезть в воду морскую лишний раз никто никогда не торопился. Это отдельная стихия, там отдельные боги – например, Нептун, он же Посейдон, всегда рассматривался как необузданный и крайне эмоциональный. В плане архетипов море – всегда символ глубокого бессознательного: оно периодически волнуется, оттуда что-то вылезает, и то ли мешает жить, то ли нет, это всегда непонятно. Если вам снится море, это будет истолковано как образ и символ бессознательного, из которого поднимаются какое-то бессознательное содержание. Например, в книге К. Г. Юнга «Эон: Исследования о символике самости» есть такой момент: из моря бессознательного поднимается большая рыба, которая попалась на крючок.

Мы рассматриваем этот отрывок с точки зрения психологии, потому что с точки зрения естественной науки успокоить море невозможно. С точки зрения психологии этот отрывок прекрасен. Кроме того, сразу следом за ним идет еще один интересный текст – про исцеление гадаринского бесноватого, в котором сидит легион бесов. Любой архетипический материал проще всего рассматривать как персонифицированный, поэтому легион бесов – это вполне подходящий образ для обозначения архетипического содержания психики. То есть в одном человеке – целое море бессознательного, и этот человек в следующей главе будет успокоен. Эти два текстовых фрагмента не случайно скомпонованы, они объединены по принципу подобия. Христос ведь не раз и не два переплывал море, судя по текстам Евангелия. Но эти два случая идут друг за другом: бесноватый, у которого внутри волнующаяся бездна, и реальная история с волнующейся бездной, которую Христос усмиряет. В обоих случаях мы имеем дело с одним и тем же сюжетом: и история переправы через Галилейское море, и история исцеления гадаринского бесноватого – на самом деле одна и та же история.

Отрывок с переправой через море крайне интересен. В нем используется прием древней (а значит, и библейской) поэзии – хиазм. Название приема буквально означает перекрестие, подобное букве «Х». Наша традиционная поэзия строится по принципу рифмования, а рифма – это в первую очередь ритм [50]. Ритм подразумевает чередование сильных и слабых долей. Он нужен в том числе для того, чтобы под него можно было танцевать. Еврейская поэзия строилась не по принципу рифмы/ритма, а по принципу хиазма.

Иврит устроен по иным принципам, чем европейские языки. Даже если посмотреть на буквы алфавита, в нем нет гласных (в устной речи гласные, конечно, существуют, но на письме не отражаются [51]), слова записываются согласными, которые указывают на значение корня, а конкретное значение слова становится понятным из контекста и места в предложении [52]. Например, мы говорим, что на улице идет дождь или моросит. «Моросит» и «идет дождь» – разные понятия. Также мы можем сказать «хлещет» или употребить фразеологизм «льет как из ведра». В каждом конкретном случае мы сообщаем, что идет дождь, но идет с разной степенью интенсивности. В русском языке для этого используются разные слова, в иврите – один и тот же корень слова, но от его положения и сочетания с другими словами зависит оттенок смысла. То есть это язык, настолько не похожий на наш, что при переводе многие компоненты смысла не могут быть переданы точно, и даже если переводчик попытался их передать, мы можем не уловить этих тонкостей.

Так и хиазм – даже если принцип перекрестия сохранен в переводе, мы его не воспринимаем: чтобы его заметить, о нем нужно знать. А между тем этот поэтический прием используется в Библии очень часто. Но главное то, что, не увидев хиазма, мы рискуем понять текст неправильно. Вот простой пример: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Мф. 7:6). Речь идет о псах и о свиньях. Первым нельзя давать святыни, а перед вторыми нельзя бросать жемчуг. А дальше не объясняется, кто что делает, для нашего слуха там смешано все в одну кучу. Для нас получается, что вторая половина полностью про свиней. Мы слышим две части: первая – «не давайте святыни псам», вторая – «не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Однако свиньи вроде бы не должны терзать людей. На самом деле весь этот отрывок – хиазм, и смыслы расположены по принципу перекрестий: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Полужирным шрифтом выделены строчки, которые соответствуют друг другу. Слова «чтобы они не попрали его ногами своими» относятся только к свиньям. Но «чтобы, обратившись, не растерзали вас» относится к псам. То есть в данном примере по смыслу получается так: «Не давайте святыни псам, потому что они могут вас растерзать. Не бросайте жемчуг перед свиньями, потому что они могут попрать его ногами своими». Есть смысл А, есть смысл Б, они выражены параллельными конструкциями. Но каждый из них разбит на части, которые чередуются по принципу АБ-БА. Смыслы переплетаются, цепляются друг за друга, подобно звеньям в цепочке. Начали рассказывать одно, но не раскрыли, перешли на другую тему, потом вновь вернулись к первой и дополнили ее. В еврейской поэзии эти переплетения и являются украшением текста, принципом поэтической речи.

Еще один пример хиазма, который мы не замечаем, – отрывок из 50-го псалма Давида: «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое» (Пс. 50:3). Фразы расположены по тому же принципу АБ-БА, при этом АА практически повторяют друг друга: «помилуй меня» и «очисти