две бочки из-под виски с петуниями в горшках, желтые и белые цветы отчаянно нуждались в обрезке.

Напротив гаража находился сам дом. Кирпичная кладка была выкрашена в белый цвет. Ставни из кедра были выкрашены в шоколадно-коричневый, который гармонировал с колоннами на крыльце.

Кто знал, что мой парень такой модный?

Входная дверь открылась, когда я выпрыгнула из «Ровера». Дюк вышел, все еще одетый в оливково-зеленую рубашку шерифа, заправленную в джинсы, но снял ботинки и стоял босиком на коврике.

Он выглядел таким домашним и расслабленным. Его руки были скрещены на груди, и он прислонился к дверному косяку, его ленивая поза противоречила острым глазам, пожиравшим каждый мой шаг по тротуару.

Я выбрала пару облегающих джинсов и майку на тонких бретельках, перекрещивающихся на плечах.

И никакого лифчика.

Он скоро узнает, что я также не позаботилась и о трусиках.

— Милое местечко, Шериф.

Он ухмыльнулся, когда я подошла ближе и встала на цыпочки, ожидая, когда он приблизится еще на дюйм.

Дюк раскрыл объятия и взял мое лицо в ладони, целуя меня так же, как этим утром на пороге моего дома, заставляя меня задыхаться, улыбаться и жаждать большего. Он ошеломил мой разум и запутал мое сердце наилучшим из возможных способов.

Никогда в своей жизни я не жаждала быть с человеком так, как жаждала Дюка. Я была готова быть с ним каждую минуту каждого дня. Я копила моменты, когда мы были вместе, запирая их глубоко в своем сердце.

Просто на случай, если все это рухнет.

— Как прошел твой день? — спросила я, когда он отпустил меня.

— Отлично. Обычно. Я весь день занимался бумажной работой и ответил на три телефонных звонка от членов городского совета, которые интересовались аварией, произошедшей на прошлой неделе. Они хотели убедиться, что с Грейсоном все в порядке.

— О-о-о. Это мило.

Он пожал плечами.

— Так обстоят дела в моем городе. Мы заботимся друг о друге.

Моем городе. Когда-нибудь я тоже хотела бы назвать его своим городом. Может быть, это уже было так.

— Как Грейсон? — спросила я.

— Все в порядке. Я внимательно слежу за ним. — Дюк взял сумку из моих рук и перекинул ее через плечо. Затем он схватил меня за руку и повел в свой дом.

Запах чеснока наполнил мои ноздри, когда я вошла внутрь. Мимо ковра в прихожей и ряда пустых вешалок для одежды деревянные полы привели нас на кухню. Дюк вероятно стоял у раковины с большим окном, когда заметил меня на подъездной дорожке.

Остров в центре кухни придавал помещению форму подковы. Шкафы были белыми, столешницы — из крапчатого гранита. Мои пальцы сами просились пробежаться по глянцевой поверхности.

— Здесь прекрасно.

Дюк поставил мою сумку в маленький закуток рядом с высоким шкафом, который, как я предположила, был кладовой.

— Я купил это место много лет назад и потихоньку приводил его в порядок.

— Ты делал это сам?

— Нет. Кейс, мой приятель, владелец строительной компании в городе, сделал все это. Он занимается и дизайном, так что не ставь мне это в заслугу. Моим единственным требованием было, чтобы дом был обновленным, удобным и функциональным. На самом деле мне не хотелось перебирать образцы краски и ковров, поэтому я нанял свою сестру, и она работала с Кейсом над дизайном всего.

— Что ж, у твоей сестры прекрасный вкус.

— Я передам ей.

Две вещи растопили меня в тот момент. Во-первых, что Дюк расскажет обо мне своей сестре. Потому что я была достаточно значима для него, чтобы поделиться мной со своей семьей. И, во-вторых, Дюк создал себе дом. Убежище, в котором можно жить, а не выпендриваться.

В течение многих лет я была окружена материальными людьми. Все было примерно такого же размера, как их дом, и модели их автомобиля. Лейбл устраивал ежегодную рождественскую вечеринку, и я заходила в комнату, и меня сразу оценивали. Люди, которым нужно было повысить свой социальный статус, приносили мне бокалы с шампанским и делали комплименты по поводу моего платья. Те, кто думал, что я ниже их, задирали нос и хихикали над отсутствием у меня драгоценностей.

Скромные корни Дюка обвивались вокруг моих лодыжек, и мне нравилась их крепкая хватка.

— Я проведу тебе экскурсию позже, — сказал он. — Основной этаж был отделан около двух лет назад. Но имей в виду, подвал по-прежнему выдержан в оригинальном стиле восьмидесятых, потому что единственное, что там есть, — это мой домашний тренажерный зал, и я не особо забочусь об обоях, когда тренируюсь.

— Теперь мне не терпится это увидеть.

Он ухмыльнулся мне и указал подбородком на холодильник.

— Там вода и пиво. Я прихватил бутылку красного, если ты хочешь вина вместо пива.

Я заметила янтарную бутылку пива рядом с раковиной и взяла себе такую же.

— Нужна помощь?

— Нет. Просто расслабься.

— Это все, что я делала сегодня. — Расслаблялась и беспокоилась. Но я осталась на своей стороне острова, потягивая пиво, пока он перекидывал полотенце через плечо и доставал разделочную доску и нож. Затем он начал доставать из холодильника овощи и пучок салата-латука. — Что у нас на ужин?

— Стейки готовы для гриля. Картофель уже в духовке. Подумал, что еще приготовлю салат на скорую руку.

— Ты умеешь готовить?

— Я умею готовить, — сказал он, начиная нарезать помидор. Судя по запаху жарящегося картофеля, ужин будет восхитительным.

Он нарезал салат босиком, выглядя сексуально, очаровательно и совершенно непринужденно на кухне. Осознание того, что он был королем этого дома, как и всего города, ужасно заводило. Однажды, если музыка вернется, я обязательно напишу песню об этом человеке.

Дюк Эванс заслужил чертовски хорошую песню.

Я хотела увековечить его в текстах песен. Точно так же, как я поступила со своим отцом.

— Мой папа готовил, — сказала я. — Не все время, но часто. Ему нравилось приходить домой с работы пораньше несколько дней в неделю и опережать маму на кухне. Он надевал ее фартук в цветочек, чтобы приготовить для нас что-нибудь необычное.

— Какое твое любимое блюдо из тех, что он готовил?

— Тако. Они не были изысканными, но мама любила тако. А папа любил маму, так что мы ели много тако.

Я улыбнулась, представив, как он отодвигал ее стул и накрывал салфеткой ее колени. Потом он приносил ей тарелку с тако и вел себя так, будто это были улитки.

— У моих родителей были свои шутки, — продолжила я. — Мой отец был мастером пошлых, чрезмерных жестов. Если выпадал шанс заставить мою маму покраснеть и захихикать, он пользовался им. А потом он спрашивал