— Конечно. — Она встретилась со мной взглядом в зеркале и улыбнулась. — Это было бы здорово. Нужны перчатки?

— Нет. Оставь их себе. — Я не хотел, чтобы на ее изящных пальчиках остались пятна. А если у меня будут черные кончики пальцев, это будет просто напоминанием о том, что она позволила мне помочь.

Было что-то интимное и доверительное в том, как я помогал ей подкрашивать светлые корни. В том, как я приподнимал пряди ее длинных волос и укладывал их в разные стороны.

Доверяла ли она мне?

Я старался не давить на нее, чтобы она рассказала мне свою историю. Тем вечером за ужином у нее на лице было выражение ужаса, как раз перед тем, как Трэвис прервал нас, и после этого я просто не стал настаивать. Я не хотел переходить к своему режиму полицейского и заставлять ее чувствовать, что я допрашиваю ее, чтобы она призналась.

Но, черт возьми, меня убивало незнание того, что произошло. На прошлой неделе моя жажда ответов чуть не привела меня в Интернет, но я сдержался. Я ждал.

— Готово. — Я вернул ей пустую бутылёк, предварительно обработав последнюю прядь волос, следуя ее инструкциям.

— Спасибо. — Она поставила бутылёк и собрала волосы в пучок, закрепив их на макушке, прежде чем снять перчатки. Она прочитала надпись на обратной стороне коробки с краской и кивнула.

— Тридцать минут.

— Тебе нравится черный?

— Ну, это по-другому. Не ужасно. — Она пожала плечами, давая понять, что ей это совсем не нравится. Люси была бы прекрасна с любым цветом волос — светлыми, черными, каштановыми или голубыми. Она запрыгнула на прилавок, болтая голыми ногами.

— Как Трэвис?

— Зол. В замешательстве. — Я вздохнул. — Ему шестнадцать.

После того, как Трэвис появился у меня на ужине и сбежал, как обычно, я захотел проводить с ним больше времени. Поэтому, вчера, в свой обычный выходной в пятницу, я встретился с ним в парке, чтобы потренироваться в игре в мяч. Потом мы вдвоем бегали по городу, занимаясь глупостями, которые не имели значения, но были важны, потому что мы были вместе. Мы заправили мой грузовик. Отмыли его на автомойке. Отнесли несколько картонных коробок в пункт приема вторсырья и заехали в продуктовый магазин, чтобы купить цветы его бабушке на день рождения. Потом я пригласил его поужинать в кафе, и мы вернулись ко мне, чтобы посмотреть фильм.

Его отношение ко всему этому было как американские горки. В основном он был рад развлечься. Он ворчал по поводу летней школы и жаловался на то, что его учительница испанского слишком сурова. Каждый раз, когда упоминалось имя Джейд, его настроение резко падало. Но что меня больше всего беспокоило, так это то, что он стал тихим и напряженным, когда я вез его домой.

— С ним что-то происходит, но он не говорит. Может быть, это его мама. Может быть, это его бабушка с дедушкой или друзья. Я понятия не имею. Так что я просто пытаюсь быть рядом, если он решит, что хочет поговорить.

— Ты хороший человек, Дюк.

Я занял место рядом с Люси и провел руками по гладкой коже ее бедер. Прошлой ночью мне не хватало ее в моей постели. Это был первый вечер, который мы провели порознь после того случая в баре.

— Как прошла твоя ночь?

— Одиноко. — Она дернула меня за пуговицу на рубашке. — Я тут подумала, может, мне завести кошку.

— Ты имеешь в виду собаку.

Я ожидал услышать смех или улыбку. Вместо этого ее глаза наполнились такой печалью, что мне захотелось послать к черту краску для волос и мою рубашку, а затем заключить ее в объятия и держать до тех пор, пока эта печаль не исчезнет.

— Что?

Она поникла.

— У меня была собака. Она была убита около двух месяцев назад, и я очень по ней скучаю.

— Черт. Мне жаль. — В очередной раз я уперся ногой себе в горло, потому что не имел ни малейшего понятия, что, черт возьми, произошло в прошлом Люси.

— Все в порядке. — Она опустила подбородок и уставилась на свои пальцы, которыми постукивала по коленям. — Ее звали Спат (прим. ред.: spot (спат) в переводе с английского — пятно). Я знаю, это очень оригинально. Но у нее был идеальный коричневый круг на переносице, и я не могла не назвать ее Спат.

— Как она умерла?

Люси подняла подбородок и встретилась со мной взглядом.

— Может ли быть убита собака?

Что. За. Черт.

— Да.

— Она была убита. Тем же человеком, который выгнал меня из Нэшвилла.

Я отступил на шаг и низко наклонился, так что наши глаза оказались на одном уровне.

— Стараюсь не давить, но, детка, ты должна сказать мне, что происходит. Я не могу вынести неведения. Я беспокоюсь. Знаю, что прошу многого, но ты можешь мне доверять.

— Знаю. — Она провела ладонью по моей щеке. — Давай помоем мне волосы, а потом прогуляемся.

Мы подождали, пока краска схватится, затем я помог ей промыть волосы в раковине. Она завязала их узлом прежде чем спуститься вниз, чтобы я мог надеть ботинки, а она — шлепанцы.

Она решила прогуляться по гравийной дорожке, ведущей к шоссе. Я шел рядом с ней, не торопясь, под вечерним солнцем.

— Здесь правда красиво. — Она глубоко вдохнула воздух, задерживая его, словно проталкивая чистые молекулы в свои клетки. Затем выдохнула и взяла меня за руку, переплетя свои пальцы с моими.

— Это долгая история.

— У меня нет для тебя ничего, кроме времени.

Она погладила мои костяшки большим пальцем.

— Думаю, лучше всего начать со Скотта.

— Твоего продюсера?

— Да. Я удивлена, что ты помнишь.

— Профессиональная деформация. — Я старался запоминать имена и родственные связи, потому что они часто были ключом к разгадке преступления. К тому же, что касается Люси, я запомнил каждую деталь.

— В ту минуту, когда Скотт присоединился к нам, все в моей жизни изменилось. Я переехала в Нэшвилл — Эверли поехала со мной — и работа над моим первым альбомом шла полным ходом. Мои родители… они были так взволнованы. Они звонили мне каждый день и проверяли, как дела. У мамы номер Скотта был в списке избранных. Им нравилось, что он взял меня под свое крыло и присматривал за мной. И когда они умерли, он был рядом. Он и Эверли помогли мне пройти через это. Это и моя музыка.

По разочарованию в ее тоне я понял, что в конце концов возненавижу Скотта.

— Я с головой окунулась в музыку. Именно так я справлялась со