⁂

Мой центр тяжести сдвинулся на север. Я стала чаще думать о Шетландах, Исландии, Фарерских островах. Я до сих пор иногда недоумеваю, как же всё это случилось: я побывала в опасных передрягах и оказалась в реабилитационной клинике, не пила двадцать месяцев, две недели и четыре дня, вернулась домой, к скалам и ветру, ищу новую надежду в своем воображении и в окружающем мире.

Каждый день на Папее наступает момент, когда я оглядываюсь назад, поворачиваясь лицом к северному ветру, смотрю на побережье, где только что шла, – и у меня начинает ныть сердце. Я вижу стаю скворцов – сотни птиц, образующих переменчивые геометрические фигуры, скрывающихся от хищников и летящих друг за другом в поисках ночлега. Ветер с такой силой бьет мне в спину, что я невольно перехожу на бег и смеюсь. Я спокойна, но остаюсь настороже. Проведя на Папее несколько недель, я всегда в курсе, какая сейчас высота прилива, в каком направлении дует ветер, когда солнце всходит и заходит, в какой фазе луна.

Я начинаю подмечать, что отлив, когда скалы неподалеку от Хоума открыты сильнее всего, теперь бывает дважды в день и попозже, а луна появляется на небе раньше. Думаю о том, как эти процессы взаимосвязаны. На прилив влияет не только вращение Земли и положение Луны и Солнца, но также и высота Луны над экватором, и топография морского дна – ее еще называют батиметрией, – и то, как вода движется между островами. Размышляя о вращении Земли, я осознаю, что вообще-то это не волны приливают и не Луна встает, а, скорее, я от них удаляюсь.

Неподалеку, на необитаемом утесе Раск-Хоум, стоит каменная башня, к ней ведет спиралевидная дорожка, чтобы даже в сильнейший прилив местные выносливые овцы-хоуми, питающиеся водорослями, могли забраться наверх. Их не смоют даже самые высокие волны, они не утонут. Сейчас этот маленький дом и этот остров стали моей башней на Раск-Хоуме. Это место, где я могу спокойно отдохнуть, пока где-то подо мной бушуют волны.

Пусть Папей – достаточно удаленный остров, это не означает его полной изоляции. Зимой тут проходит масса общественных мероприятий. Например, первого декабря, в субботу, Папейский комитет прогулок (это полушуточное-полусерьезное название; на острове работает множество комитетов) организовал пешую прогулку по всему острову. Нас попросили собраться в полдень у старого причала, захватив с собой фонарики: пройти предстоит около восемнадцати километров, так что до заката (в три часа двадцать минут) мы никак не успеем. Идет град, и я переживаю, как бы я, полная энтузиазма новенькая, не оказалась единственной участницей мероприятия, – но нет, приходят и другие. Мы идем по восточному побережью, вдоль береговой линии, на юг, обходим узкие ступенчатые заливы и извивающиеся бухты, следуя за зимним солнцем, направляясь к самому краю острова.

Разговаривать с людьми во время ходьбы – отличная тактика для бывшей алкоголички. Не надо думать о том, куда деть руки, если в них нет бокала. У каждого приезжего есть история о том, как он сюда попал, отточенная множеством пересказов. Кто-то влюбился в остров и ждал годами, когда получится всё бросить на юге и переехать. Кого-то привлекли низкие цены на недвижимость – такие покупают разбитый домишко и переезжают даже без предварительного визита. Дэниел рассказывает, как два года проработал на рыболовной лодке Дугласа: он начал заниматься этим в первый же день, как приехал из Англии, без малейшего опыта. Мари, медсестра, рассказывает, как поняла, что может работать где угодно. Вот они с мужем и решили, что хорошо будет жить на Северных островах, купили дом и переехали сюда с юга Англии.

Многие жители острова заняты сразу в нескольких местах: например, Дэвид, фермер, который встречает самолеты, также работает в береговой охране, а Анна, которая живет рядом с Розовым коттеджем, работает почтальоном и сторожем в школе, делает стильные украшения из найденных на пляже ракушек-монеток и обкатанных морем стекляшек – и в довершение всего у нее еще и четверо детей.

Согласно переписи населения 1851 года, на Папее жил триста семьдесят один человек. Проходя мимо заброшенных домов, раскиданных по побережью, думаю о том, что когда-то в каждом жила большая семья со множеством детей. Кажется, семьдесят человек (а именно столько сейчас живут на Папее) – это минимальное население, необходимое, чтобы поддерживать жизнедеятельность местных служб, вроде магазина и школы. Острова, где этого нет, менее привлекательны для новичков. Благодаря приезду новых жителей население Папея выросло по сравнению с минимумом, зарегистрированным в середине девяностых, – пятьдесят с чем-то человек. В школе теперь обучаются шесть учеников.

На наших островах причудливо сосуществуют эксцентричные авантюристы с юга, которые решили переехать, скажем, из Рединга на Стронсей, и наиболее консервативные оркнейцы, у которых несколько поколений предков жили на острове, которые уже насмотрелись и на то, как уезжают старые жители, и на то, как приезжают новые. Неправильно полагать, что жизнь на острове – это способ «сбежать», ведь в таком небольшом пространстве нам приходится общаться с соседями больше, чем в городе. И чаще всего мы хорошо ладим.

Гуляя, мы слышим волны, бьющиеся о Хоум, тракторы, вопли чаек, писк куликов-сорок и прерывистые удары молотка в ремонтируемом доме. То и дело чувствуется запах гниющих водорослей и жидкой глины с ферм. Коров с ноября по май держат взаперти, и, проходя мимо загонов, мы слышим хрип и рев. А вот стая кроншнепов сливается с косяком гусей.

На восточном побережье видим разбитую машину, стоящую на самом краю утеса. Несколько месяцев назад план владельца быстро продать машину провалился, и вот тому живое подтверждение: ржавеющее, разваливающееся по швам корыто, из которого постепенно растаскивают детали. Несколько недель спустя западный шторм столкнул ее в море, на утесе остался лишь небольшой фрагмент кузова.

Местный пейзаж навевает фантазии о кораблекрушениях и пещерах, погоде и войне; эти истории рассказывают в семьях и преподают в школах, а некоторые из них и правда случались на побережье. На плитах рядом с опустевшей фермой «Вестнесс» лежит разбитое пополам рыболовное судно, которое потерпело крушение потому, что капитан заснул. Дэнни, уроженцу острова, работавшему на том корабле, удалось спрыгнуть с тонущего судна в надувную шлюпку Королевского общества спасения на водах. Однако на борту осталась коробка с его личными вещами, включая лучшего друга детства – серого плюшевого мишку по имени Сэмми. Сэмми так и не нашли.

Мне говорят, что желтовато-зеленые стены некоторых местных домов красили краской из банок, которые однажды выбросило на берег. Мне также рассказывают, что уроженцев Папея называют дунди (так на диалекте будет «треска»), людей с Уэстрея – оками («кайра»), с Сандея – «животами, набитыми кашей», а со Стронсея – «блюдечками» (вид моллюсков). Мне показывают десятиметровый фрагмент бетонной дорожки у холмов: в военные годы она вела на каменоломню, а теперь это дорога в никуда. Показывают мне и обломки «Беллависты», грузового судна, потерпевшего крушение в 1948 году. Они постепенно покрываются ржавчиной, лежа на камнях.