– Уволился, значит… – задумчиво произносит бармен и смотрит на меня изучающе. – Когда соскучишься по мужской работе, приходи. Примем, как брата.

Знаю я его работу – подчищать из музеев, архивов и частных собраний то, что не успели вывезти в процессе эвакуации. Ценностей осталось немало, эвакуация была хаотичной и мало отличалась от бегства. Зона разрасталась из первоначального гнездовья в историческом центре, пуская подпространственные каналы в другие районы города и создавая там новые «пятна», которые росли, сливались, занимая все новые территории. Если власти и хозяева промышленных предприятий имели очень ограниченное время для спасения городского имущества, то что же говорить о населении…

Он понимает, о чем я думаю, и раздраженно взмахивает рукой:

– Э! Ты не прав, Пэн. Я не предлагаю плохого. Ты ведь бывал в хармонтской Зоне?

– Бывал – не то слово.

– Нужен проводник или этот, как его… консультант. Новые ловушки, кругом пакость незнакомая… Ты в последние дни ходил в Центр?

– В Центре – Лоскут. Знаю.

– Откуда это дерьмо свалилось? Как будто шайтан сблевал. – Он придвинулся и зашептал, умудряясь перекрикивать, вернее, перешептывать громкую музыку. – Но ходить надо. Выручай, Пэн, если взаправду уволился. Деньгами не обидим.

– О новой работе буду думать завтра, – вру я ему. – Сегодня я танцую румбу. В кабаках. Здесь ведь кабак, да? А моя девичья фамилия Чомба, и не смотри на цвет кожи…

Не буду я думать о работе ни завтра, ни послезавтра. Пошла она в поросячью задницу.

Другие мысли разъедают мой мозг, имя которым – сомнения. Марина и Анна… мои ли это дочери? Кто их отец? С одной стороны, близнецы – не простые «дети сталкеров», оба их родителя, безусловно, аномалы. Но ведь Эйнштейн, как и я, тоже отмечен Зоной… Вопрос сидит в мозгу, как ржавая игла, мысли – настоящая пытка… Хлопаю стакан, не замечая вкуса. Тут же наливаю второй.

– Закуси, Пэн.

– Отгребись.

Скотч быстро делает свое дело. Я смотрю на подиум, где пластично обнажается грудастая плясунья, и мысли естественным образом меняются.

– Мага, – зову бармена, – твоих танцовщиц можно трахать?

– Танцовщиц – нет. Есть специальные девочки. – Магомет обводит хозяйским взглядом зал. – Позвать?

– Позже, – говорю и наливаю третью.

– Частишь, Пэн, – замечает бармен укоризненно.

– Отгребись, халдей…

Он не обижается, отваливает… Очень жаль, что не обижается. Но мне, по большому счету, все равно, кого сегодня обидеть.

Прямо передо мной сидит за столиком какой-то хмырь, по виду – типичный очкастый nerd, в компании с дамой, и…

(В голове у меня появляется отец и занудно поправляет: живешь в России, так говори по-русски, – не нерд, а ботаник… Привет, алкогольная шизофрения.)

Однако как хмыря ни называй, но его дама – явно из «специальных девочек». Лицо у ботаника растерянное, словно он не знает, как здесь оказался и что ему делать. Девочка, как ей положено, раскручивает потенциального клиента на солидный заказ. А он на меня нагло пялится, да еще нацепив очки, что делает взгляд вдвойне оскорбительным… Сейчас сниму с него окуляры – аккуратненько, двумя пальцами – и…

Но на его ботаническое счастье за соседним столиком образуется маленький скандал. Другой хмырь приличного вида не может расплатиться с официантом, дескать, бумажник потерял, и тогда этак по-соседски просит у ботаника денег в долг. Уверяет, что сейчас сбегает домой и вернет, живет тут рядом. Предлагает в качестве залога навороченный планшет. Ботаник деньги дает, от залога отказывается («…Да верю я вам, да разве это деньги?»), но планшет ему буквально впихивают в руки. Что ж ты делаешь, кретин четырехглазый, думаю я, не вмешиваясь.

Должник убегает, но я терпеливо жду продолжения, не забывая регулярно подливать в стакан, – мизансцена знакомая, только очкастый лох способен купиться на такую дешевку.

Дождался – минут через десять в кафе входит новый хмырь, уверенно подваливает к ботанику, представляется братом должника, объясняет, что брата неожиданно вызвали, после чего возвращает деньги, забирает планшет, рассыпаясь в благодарностях, и исчезает. И вдруг снова появляется первый – с деньгами. Требует назад свой планшет. Никуда его, типа, не вызывали, никакого брата у него нет, а в планшете куча бесценной информации, стоимость которой выражается суммой со многими нулями… Стандартная разводка вековой давности. Тут же стол обступают два свидетеля, которые все видели, а Магомет из-за стойки им всем кричит, чтоб разбирались на улице. Халдея можно понять. Или Магомет в доле? Плевать…

Я сползаю с табурета.

– Ребята, – говорю, – на улице и правда больше места. Идемте. А ты сиди, без тебя обойдемся, – останавливаю ботаника.

– Ты кто? – спрашивают они.

– Я Питер Пэн, сказочный персонаж. По четвергам я защищаю детей и юродивых. Не повезло вам с днем недели, ребята… Приходите в пятницу, а? По пятницам у меня по графику инвалиды-колясочники.

Под эту белиберду мы покидаем заведение, на улице хорошо, прохладно.

Проспект Ленина в городе Тосно подсвечен горящими через один фонарями – не Бродвей, прямо скажем. Спиртное действует как надо – уже подействовало. Тоска быстро тонет в мутной глубине, зато на поверхность всплывает ярость.

– Ну что, персонаж, – цедит «должник». – Ты за того лоха будешь платить? Или кто, твой юродивый? Сладкая парочка. Квартиры, машины у вас есть, подружки?

Крутой, чё.

Они обо мне явно не слышали. Это не моя проблема, если не слышали… Возле ступенек, прямо в пешеходной зоне, стоит «Опель Рейтар», умеренно новый, умеренно дорогой. «Свидетели» достают из багажника ломики, придвигаются.

Бью, не сдерживаясь. Хватит сдерживаться. На рефлексах, когда думать не надо. Не желаю больше думать! Ломики… а что ломики? Врет поговорка, найдется прием… пустые руки куда быстрее. Оба «свидетеля» падают и не двигаются, один – с треснувшими ребрами, второй – с выбитой челюстью. У главаря появляется нож, что меня крупно веселит. Он на полторы головы выше, но моя рука длиннее, чем его рука с ножом, а мой кулак размером почти с его дурную башку. Я достаю ублюдка «двоечкой», подхватываю обмякшее тело, поднимаю и кидаю в лужу.

«Опель Рейтар» уродую ломиком. Машину немного жалко, но иначе никак – воспитательный момент. Заодно, раз уж подвернулся такой удобный инструмент, ломаю руку, до сих пор сжимающую нож. Затем вторую, для симметрии. Конечности издают приятный уху треск и сгибаются под неестественными углами.

Двое первых, вместо того чтобы тихонечко дожидаться моего ухода, начинают демонстрировать попытки вернуться к активной жизнедеятельности. Ну, сами напросились… Тому, что пострадал челюстью, я ломаю ребра. Второму, что со страдальческим видом ощупывает грудную клетку, бью ногой в челюсть. Чтобы потом не спорили, кому досталось больше.