Меня окружают то ли пятеро, то ли шестеро, я не считаю. Все пьяны вдугаря, так шатаются, что не понять, как стоят на ногах… «Сметанка» входит с ними в резонанс и шатается с той же амплитудой. Бросайте пить, ребята, вы ж развалите заведение… Не слышали, как рухнул когда-то Египетский мост? Вот так же… От резонанса… Прошла в ногу рота солдат – и нет моста…

Они не вяжут лыка и не внимают моим попыткам спасти «Сметанку» от бесславного разрушения резонансом…

– Ты расколотил машину моим друзьям, – несет рябой какой-то пьяный бред. – Там, перед входом.

– Насрать, – коротко парирую я.

– Вот же наглая тварь! – Он озирается. – А ничего, что ты их еще и в больницу отправил?

– Насрать, – не балую я разнообразием: меньше слов, больше дела, «нормалы»!

– Будь ты человек, я бы тебе просто начистил рыло и заставил заплатить. Но с бесами у нас разговор другой… – Он достает свой убогий травмат, отступает на шаг и целится мне в шею. Пижон.

Я смеюсь. Мне насрать.

Девочка на подиуме визжит и убегает. Природа не терпит пустоты – и прибегают два штатных вышибалы. Друзья рябого им что-то говорят. Охрана благоразумно отчаливает на улицу. Покурить. Или сменить подгузники.

Магомет укоризненно качает головой, но не вмешивается. Халдей обреченно спокоен, он меня давно знает. Тут и музыку выключают, я соображаю, что Мага принес-таки запись румбы, сейчас поставит, и будут танцы… Танцуют все, Питер Пэн сказал! А ты, козел, засунь в задницу свою пушку, с ней на танцульки не ходят…

Козел пьян в стельку, в дугу, в калошу – и не хочет по-хорошему внять моим трезвым и логичным доводам, и тогда Питер Пэн объясняет ему по-другому…

«Тарантул» – оружие самообороны для козлов и пижонов… Модное и дорогое. Навороченное, блин… С электронными прибамбасами. Их немного: дальномер с лазерным целеуказателем. Они там на хрен, по большому счету, не нужны, они там, чтоб козлы пускали пыль в глаза… Но сейчас эти навороты в тему… Схема простенькая… разорвать цепь… здесь закоротить… сказать крекс-пекс-фекс… – и вуаля!

Короче, технический гений Питера Пэна создает из ничего, из кошачьего дерьма, биметаллический искровой разрядник… В роли разрядника по очереди выступают патроны. Они, естественно, начинают взрываться. Тоже по очереди. Прямо в магазине. Пижон (он же козел) отшвыривает пистолет. Тупо смотрит на него. На свою окровавленную ладонь. И не понимает, что происходит.

А у его сотоварищей другая беда. Вдруг горят телефоны. У всех разом. У кого в кармане, у кого в чехле. Аккумулятор – хрупкая вещь, опасная.

Подпрыгивая и взвизгивая, громилы бросают девайсы на пол. Те, кто вовремя успел достать их из карманов. Не успевшим приходится хуже. Пластик потек, сплавляясь с одеждой и кожей. И если кто-то думает, что только мои близняшки умеют делать такие фокусы, тем сейчас самое время прекратить так думать.

Я смеюсь, глядя на этих клоунов, и не могу остановиться. До них наконец доходит.

– Ах, ты тварь, – стонет рябой, кидаясь в атаку.

Встречаю его хуком, в противоход… а дальше плохо помню. Все-таки две выпитые натощак бутылки… Третью, недопитую, я, кажется, об кого-то разбил. Вокруг хоровод лиц, и каждое – мишень для кулака. Я не промахиваюсь… Вас тут рать, а мне насрать, ха-ха! Питер Пэн танцует румбу!

Вновь осознаю себя, когда меня плотно держат за руки. Держат четверо: двое – одну руку, двое – другую. Я мог бы вырваться, если б захотел, но… больше не хочу.

На полу «Сметанки» лежат и тяжко ворочаются, кряхтят и завывают… раз, два, три… что-то не сосчитать… много, не то семеро, не то еще б-больше…

Откуда лишние?

А, понятно, кто-то вступился за меня… Или за них… Другой раз не сунутся под горячую руку.

Слышу голос Магомета:

– Оставьте Пэна! Не видите, у человека что-то стряслось?

– Все, мужики… – пыхчу я. – Пустите. У меня стряслось… Что-то. И я – все, честное слово…

Отпускают. Но все бутылки с близлежащих столов куда-то подевались. Ножи и вилки тоже. Мелькает смутное чувство, что стоит сменить кабак… Здесь стало как-то неуютно. И пустовато. А все оставшиеся как-то косо смотрят на Питера Пэна…

– Мага! Телефон мне!

– Пэн, ты извини… сгорели тут телефоны… у всех, и у меня…

Ой, как стыдно…

– Рассчитаюсь… Ты меня знаешь. Городской давай… он без аку… акаму… короче, должен выжить…

Разговор по городскому затягивается, он длится, и длится, и длится… На том конце безбожно тупят и не желают понять, что им внятным русским языком объясняет Питер Пэн… Иностранцы? Перехожу на английский, все равно тупят… Гудки отбоя. Связь оборвалась. Хочу набрать снова, но не вспомнить, кому и зачем звонил… Ну и хрен с вами…

– Пэн, давайте я вас отвезу, – осторожненько тянет меня кто-то от стойки.

Смотрю.

– Олег Сракин! – радуюсь. – Сезонные скидки на лучшие в Тосно разговоры за баб! Счетчики расхода мочи по сниженной цене! Выпьем?

– Стрякин, – поправляет он. – Пойдемте, пожалуйста.

– Ну, хоть на брудершафт?

– Мы уже пили…

Точно, вспоминаю, было дело… Распахиваю объятья:

– Олежка-а-а-а! Дру-у-уг!!!

– Поехали, Питер, поехали. Ты ведь сам собирался куда-то ехать?

Да! – вспоминаю, и даже позвонил, предупредил…

– У м-м-меня своя тачка. Доеду, не маленький.

– На твоей и отвезу…

Куда-то ехать уже не хочу. Но что-то подсказывает: надо, Пэн, надо… Возможно, в роли подсказчика выступает полицейская сирена. Она воет далеко, на пределе слышимости, но вроде как приближается…

* * *

Я сунул Магомету все купюры, извлеченные из банкомата. Не люблю быть должен. Пообещал занести еще. Я свое всегда заработаю…

Дорогу не запомнил совсем: успел сказать Олежке, куда ехать, и заснул. Проспал минут пятнадцать, не больше…

В Тосно при всем желании не найти длинных маршрутов… В Ленобласти к западу и частично к югу от Петербурга в результате катастрофы случился неожиданный, но недолгий прирост населения. Все горожане, кто смог и успел, сбежали именно сюда. Население области увеличилось в два с лишним раза. Маленькие городки вроде Усть-Луги, Гатчины, Тосно разрослись до нескольких сотен тысяч жителей – люди ютились в палаточных городках и спешно возведенных бараках, самовольно вламывались в пустующие пригородные дома, бедствовали без минимальных удобств, но не уезжали. Несколько месяцев надеялись на чудо, на то, что Прорыв как-нибудь сам по себе рассосется и можно будет вернуться в свои квартиры, офисы, вузы и цеха предприятий… Чуда не случилось, беженцы по большей части разъехались, и Тосно вновь превратился в тыкву… в смысле, в провинциальный небольшой городишко.