Рядом откуда-то возник Лестер. Он остановился неподалеку от них и тоже уставился на маленькое кладбище. В руках у него была бутылка рома, и прежде чем заговорить, он сделал глоток.

— Имейте в виду, что у Мейвела отвратительное настроение, — заметил он, после чего попытался подтянуть брюки и пролил на них часть своего рома. — Ну ладно, у меня дела. Надо обрезать все слабые ветви. С бамбука и араукарий. И сухие сучья с капока. Потому что если ураган вырвет деревья из земли, — продолжил он, сделав еще один глоток скорее из соображений риторики, — это только усугубит ситуацию. — Лестер указал на надгробный камень в углу кладбища, и из его глаза выкатилась слеза. — Последний ураган налетел, когда стояла ночь. Мы даже не догадывались о том, что он приближается. Никто ни о чем не предупреждал. Я даже не знаю, они специально ничего нам не сказали или сами ни о чем не догадывались. Но я уверен, что они не умерли.

И в этот момент пошел теплый дождь. Лестер поднял голову вверх, чтобы капли дождя смыли его слезы, осушил бутылку и отшвырнул ее в сторону.

— Ну, с нами будет все в порядке, — заметил Колдвел.

— Вы правда так думаете? — взглянул на него Лестер. — Или вы считаете, что на самом деле этот остров будет смыт с лица земли?

Колдвел оглянулся и пожал плечами:

— Знаете, Лестер, что будет, то будет.

Лестер слабо улыбнулся.

— Вы чертовски правы, сэр. — И после этого заявления он лег на землю и погрузился в глубокий сон.

Беверли кинула взгляд на Колдвела.

— Думаю, надо отнести его в какое-нибудь укрытие, — заметила она, распахивая калитку. Колдвел нагнулся, подхватил садовника под мышки и поволок его к голубой церкви.

Ручки у двери не было, но она легко открылась, когда Колдвел ее толкнул, и лишь ее петли издали душераздирающий скрип. Внутри стояло всего восемь скамеек, по четыре с каждой стороны от прохода, и грубо сколоченная кафедра. Колдвел втащил Лестера внутрь и уложил его в проходе. Лестер повернулся на бок и подложил сложенные ладони под голову.

Беверли вошла в церковь вслед за ними, и хотя Колдвел заметил, что она дрожит, он отнес это на счет того, что внутри было темно. Он не догадывался, что Беверли не может примириться с Господом, что она ненавидит Его и ожидает, что Он отплатит ей тем же.

Сам Колдвел не испытывал ненависти к Богу прежде всего потому, что никогда Его особенно не любил. Возможно, в юности он и допускал существование Всемогущего и, занимаясь спортом, зачастую вставал вместе с остальными игроками в кружок и обращался к Нему с мольбами о победе. Однако после матча, если его команда побеждала, Колдвел никогда не произносил благодарственных молитв, как делали остальные, более религиозные члены команды. Он просто скидывал с себя форму, вставал под душ и наслаждался своей собственной силой. Как тогда он не нуждался в Боге, так и сейчас не обвинял Его.

С Беверли все было иначе.

У нее были претензии к Богу, и она их не скрывала. Более того, однажды она даже попала в неприятную ситуацию из-за этого. Возможно, власти и не обратили бы внимания на этот инцидент, если бы он не произошел вскоре после ареста Беверли за появление в общественном месте в голом виде. На самом деле власти отнеслись к ней исключительно лояльно и сняли обвинение в вандализме, так что в результате Беверли была вынуждена оплатить лишь стоимость витража и начать посещать дополнительного психотерапевта.

В полицейском отчете сообщалось, что она швыряла камни в уникальный древний витраж церкви Всемилостивой Богородицы, на котором была изображена безликая Дева Мария (лицо ее было скрыто капюшоном) с маленьким Иисусом на руках. Обе фигуры были окружены сотней птиц, расположенных настолько близко друг к другу, что металлическая перегородка, образующая край крыла одной птицы, одновременно являлась верхом крыла другой.

В полицейском отчете не содержалось никаких упоминаний о погоде и приближающемся урагане. (Точно так же как власти не обратили внимания на то, что появление Беверли в голом виде у пруда не было связано с нудизмом и объяснялось лишь странными завихрениями тумана, поднимавшимися к небу.) Никто не заметил, что, когда Беверли арестовывали, небо закрыли черные тучи, а голубоватые всполохи молний начали с треском разрезать все окружающее пространство. Однако ни дождя, ни града не было, что чрезвычайно изумило Беверли. При этом следует помнить, что Беверли была под хорошим градусом, так как в течение нескольких часов причащалась алкоголем в баре «Доминион». Ее дед валялся на мусорных бачках за церковью. Он дополз до них, полагая, что его должно вытошнить, и это была единственная мысль, способная родиться в его пьяном мозгу. Впрочем, его не вытошнило в основном благодаря тому, что он уже в течение нескольких дней ничего не ел, поэтому он всего лишь несколько раз рыгнул и погрузился в сон, оставив Беверли размышлять над тем, почему с неба ничего не падает. Это привело ее к мысли о том, что Господь Бог ничего не может сделать правильно, что Он просто шут гороховый и только все портит. И именно в приливе ощущения беспомощности Беверли подняла пригоршню камней и принялась швырять их в Иисуса и Деву Марию, сиявших над ее головой. Она сама удивилась, когда витражные стекла начали раскалываться. Она вспомнила истории о женщинах, проявлявших нечеловеческие способности, защищая своих детей: как они могут поднять машину, сбившую ребенка, или справиться с полярным медведем, угрожающим младенцу. Здесь было то же самое. И за несколько минут Беверли разбила практически все панели.

— Может, пойдем обратно к коттеджам? — предложил Колдвел.

Но Беверли покачала головой:

— Нет. Еще рано.

Она наклонилась вперед, встала на цыпочки и поцеловала Колдвела в губы.

— Пошли, поможем готовиться к встрече урагана, — сказала она. — Сначала надо выполнить все мелкие дела.

Мейвел Хоуп, стоя под дождем и изнемогая от желания закурить, заколачивал окна. Вообще, это было обязанностью Лестера, но Мейвел почему-то испытывал к нему странное чувство жалости. Это чувство плохо уживалось в его душе, поэтому время от времени он просто делал за Лестера его работу. Тем более что Лестер всегда выполнял свои обязанности достаточно небрежно, особенно после того, как принимал несколько стаканчиков рома. Уже не говоря о том, что в тот момент его нигде не было видно. Кроме того, Мейвелу надо было чем-то занять руки, привыкшие к сигарете. Он и рот заполнил длинными трехдюймовыми гвоздями, ощутив горьковатый привкус ржавчины.

— Помочь?

Мейвел обернулся и увидел мокрого от дождя, но странно довольного Колдвела. Мейвел еще никогда не видел его улыбающимся. Он выплюнул гвозди, чтобы восстановить дар речи.

— Если вам не трудно, сэр, прижмите этот щит плечом.

Колдвел налег на фанеру. Мейвел примерился и начал вколачивать гвоздь.

— Вы мне позволите задать вам один вопрос, сэр?

— Валяйте.