Не поверите, но на меня вдруг такое странное мечтание нашло. Отчего бы, думаю, и мне какое-никакое изречение не запечатлеть? Типа: «Мой муж — кобель, а подружка — стерва». Ага, а заодно указать фамилию, телефон и домашний адрес. А еще лучше — запустить большу-ущий воздушный шар и написать на нем все, что я думаю об этой собачьей жизни. Чтобы он парил себе под облаками, не зная преград, и каждый, кому не лень, мог запросто запрокинуть голову, почитать и подивиться: «Во дает Надюха Куприянова! Ничегошеньки не боится, акромя хламидиозу!»

И так я увлеклась этой идеей, что чуть было не поплатилась из-за этого. А вместе со мной и ничего не подозревающий Димыч, буквально в последний момент вернувший меня с небес на землю ехидным вопросом:

— О! А это что за манифестация? Неужто антиглобалисты?

— Хуже! — встрепенулась я, лихорадочно соображая, что у нас хоть и ржавая, но иномарка. — Это сковородочники! Жми на газ со всей дури и не оборачивайся!

— Не понял, — пробормотал Димыч, однако выжал из своей развалюхи целых восемьдесят кэмэ.

— Когда поймешь, поздно будет, — резонно заметила я и совершила специально для этого молокососа небольшой экскурс в новейшую историю Чугуновска. Другими словами, рассказала про то, как на местном оборонном заводе, по конверсии переориентированном на ширпотреб, зарплату несколько лет выдавали продукцией. Ну этими самыми сковородками и казанами. Концерн «Российский чугун», как водится, незлым тихим словом помянула.

— И что? — Димыч внимательно посмотрел в зеркало заднего вида.

— А то, — теперь, когда мы миновали опасный участок, я позволила себе перевести дух и слегка расслабиться, — что наши, чугуновские, эту продукцию не покупают, потому что у них либо денег нет, либо у самих все чуланы точно таким же железом забиты. А московские предпочитают «тефаль», поскольку это красивше. Вот сковородочники и вымещают свое классовое чувство на проезжающих, особенно на иномарках с московскими номерами. Знаешь, как могут запулить, мало не покажется!

Реакция Димыча на все выше мною изложенное оказалась в высшей степени неординарной.

— Ха! — изумился он. — Да этот ваш Чугуновск — просто райские кущи. Будь это мой родной город, ни за что не променял бы его на какую-то паршивую Москву!

— Так это и есть твоя родина, — покрутила я пальцем у виска, — только духовная.

— Точно! — радостно заржал этот раздолбай и сбросил скорость у первого чугуновского перекрестка. — А теперь куда?

— Прямо, в центр, — скомандовала я, и мы бодро потрюхали по главному чугуновскому проспекту. Мимо бывшей оборонной «звездочки», ныне именуемой в народе «сковородкой», мимо гастронома, в котором я чуть ли не каждый день отоваривалась, мимо моего родного дома с видом на помойку… Самой не верится, но что-то такое ностальгическое на дне моей души все-таки шевельнулось. Разок. — А теперь бери налево и шпарь до переезда, — не забывала я наставлять Димыча по праву чугуновской аборигенки. — За переездом — еще семь километров грунтовки — и можешь считать, что мы у цели.

* * *

— Ориентируйся на те бурьяны, — посоветовала я Димычу, едва мы въехали в поселок, имея в виду заросший дачный участок, на котором я некогда горбатилась, не разгибаясь, как рабыня Изаура. Кстати, за последний не то чтобы очень продолжительный период моих новых московских приключений сорняки, не теряя времени даром, вымахали до совсем уж гигантских размеров, что в длину, что в ширину. По крайней мере выходить на них с тяпкой я бы не решилась. Если только с топором, а то и с бензопилой «Дружба». А как вольготно заколосились, паразиты, так что избушку тетки Матвеевны с дороги не разглядеть, сколько не пыжься.

— Здесь, что ли? — Димыч затормозил у некрашеной калитки.

— Ну да, — кивнула я и тревожно насупилась. Матвеевны нигде не было видно. Собака и та не тявкала.

— Пошли, чего сидишь? — Димыч первым выбрался из своего иноземного рыдвана.

— Что-то не нравится мне эта тишина, — призналась я, не трогаясь с места. — Может, не стоит?

— И за каким тогда хреном мы сюда тащились? — уперся Димыч. — На природу любоваться?

— Ладно, — пробурчала я и нехотя вылезла из провонявшего бензином нутра Димычевой консервной банки. — Только ты идешь первым.

И мы медленно двинулись к домику. Уж не знаю, что было на душе у Димыча, а меня одолевали скверные предчувствия, которые язык не повернется назвать необоснованными. Ведь Плейбой до своей скоропостижной гибели в старом московском особнячке успел нанести визит в Чугуновск. До меня он, к счастью, так и не добрался, а насколько повезло Матвеевне, еще под вопросом. Причем под большим.

Короче говоря, мы с Димычем топали по тропинке к крыльцу и как раз обогнули курятник, когда сверху прямо мне на голову свалилась какая-та дрянь. Я и разобрать-то не успела толком, что это такое, но на всякий случай заверещала дурным голосом.

— Чего орешь, это всего лишь сеть… К тому же дырявая… — забрюзжал рядом Димыч.

— А ты бы чего хотел? Шелковый саван? — огрызнулась я и заверещала еще громче. Так что не сразу и с большим трудом расслышала знакомое старческое покряхтывание:

— Надюха, ты, что ль, али нет?

— Матвеевна! — обалдела я от счастья. — Матвеевна, дорогая, любимая!..

— Ну вот-те, здрасьте, — всплеснула руками показавшаяся из-за курятника Катькина бабка. — Надюха, она и есть Надюха! Вот, значит, какой у меня седни улов!

— Так это ты на нас невод закинула? — ахнула я, продолжая отчаянно сражаться с сетью. Дырявая она, может, и дырявая, но еще какая крепкая, зараза!

— А вы че ж крадетесь, как супостаты? — попеняла нам эта старая карга. — Я уж думаю, опять планетяне, язви их в душу. Повадились шляндрать незвано, непрошено. А вдруг и меня заберут, как Катьку? А у меня хозяйство: восемь курочек и три индоутки, а картошку колорады объели, почитай, подчистую. А тут еще ты, Надюха, свой огород запустила, и твои бурьяны нахальные ко мне так и прутся, не хуже тех планетян…

— Постой-постой, — мне все-таки удалось выбраться из сети с помощью Димыча. — А Катька что ж, с тех пор так и не появлялась?

— Пропала Катька, — жалостливо запричитывала Матвеевна, — совсем сгинула, кровиночка моя. Никакой весточки не подавала с той ночи, как планетяне умыкнули ее на свою Альфа-Кентавру.

— Слыхал? — обернулась я к Димычу.

— А это кто ж будет? — тут же полюбопытствовала Матвеевна. — Вроде не наш, не чугуновский?

— Не ваш я, бабушка, не ваш, — подтвердил Димыч, — хотя и не прочь тут у вас обосноваться. Места уж больно хорошие.

— Да уж какие ноне места! — отмахнулась Катькина бабка. — Были да все вышли. Всю экологию загадили. Вон уже планетяне шастают, как к себе домой, радиацию распространяют…

— Так сразу и радиацию? — очень натурально ужаснулся Димыч.

— А то! — раззадорилась Матвеевна. — Подкинули мне специально такую адскую машинку, чтоб облучать меня. Видать, извести наш род под корень задумали. Катьки им одной мало, обезьянам зеленым!