– Я все сделаю, – пообещала она мужчинам. – Вы только подыгрывайте мне во всем!

И, поднявшись из-за стола, покрытого безупречно белоснежной, вышитой белым шелком скатерти, она произнесла:

– Что-то кушать хочется, правда, ребята?

Мужчины подтвердили тем охотнее, что есть им хотелось и впрямь до рези в желудке. А на столе, увы, кроме вазочки с искусственными гвоздиками, ничего не было.

– Так я пойду на кухню и что-нибудь для нас приготовлю?

Одобрение мужчин было единогласным и шумным.

А вот баба Маня встревоженно заворочала глазами. Кажется, она была не в восторге, что кто-то посторонний вот так запросто примется сейчас хозяйничать на ее кухне.

Но Фима упредила рвущийся с губ старухи протест, мило улыбнувшись и сказав:

– А нашей больной я приготовлю кашку! Видела, в погребе молочко на сливочки оставлено, но на сливочках еще вкуснее будет.

Мужчины целиком и полностью одобрили кашку.

Баба Маня заворочалась в кровати.

«Вот наглая девчонка, – читалось на ее лице. – Мало того что лезет в мою кухню, еще и в погреб соваться смеет. Перевернет там мне все, перепортит и разобьет».

– Или лучше сварю я бабушке бульончик!

На лицах мужчин отразился восторг. Курица! Мясо! Бабуле бульон, мясо нам!

– У вас ведь есть курочки, да, баба Маня? – ласково спросила Фима у хозяйки. – Можете не отвечать, я и так знаю, что они у вас есть, видела, ходят в загородке. Упитанные такие, жирненькие! Выберу из них, какая посимпатичнее, и сварю вам из нее супчик.

В глазах бабы Мани промелькнуло отчаяние.

– Они все несушки! – выдавила она из себя. – Бройлеров в зиму я не держу. И всех петухов я еще в прошлом месяце порубила!

– Не беда! Одной вашей курочке все равно придется попрощаться с жизнью ради спасения своей хозяйки.

И повернулась, делая вид, что уходит.

Тут баба Маня не выдержала.

– Ну уж нет! – воскликнула она, спуская ноги с кровати. – Передумала я помирать! Не дождетесь! И хозяйничать у меня в доме я тоже никому не позволю, не для того я тут каждый миллиметр чуть ли не языком вылизывала, чтобы вы мне за один день разгром всего моего хозяйства устроили. Ишь, придумали! Куриц моих им захотелось! А ну! Ступайте во двор, принесите воды и дров. Печь совсем остыла, так и впрямь заболеть недолго. Хоть какая-то с вас польза кроме вреда будет! А я уж так и быть, соберу нам всем что-нибудь перекусить.

И баба Маня с ворчаньем направилась на кухню, по дороге отпихнув Фиму в сторону.

Все радостно поспешили на улицу. Сидеть в доме им порядком надоело.

Саша прихватил с собой сундучок с бедным Степашкой, который пристроил в багажник своей машины.

– Мы должны вернуть это хозяевам.

Рома пожал плечами.

– Берите! Мне-то он зачем! Только…

– Про тебя ни слова никому не скажем.

– Спасибо! – расплылся в улыбке Рома. – Понимаешь, я бы сам нипочем не согласился на кладбище ночью в чужих могилах рыться, я покойников вообще боюсь. Но бабка мне таких золотых гор наобещала, что не устоял.

– А откуда у деда Михаила золото взялось? Так-то мы про него слышали, что он был активный колхозник и сознательный советский гражданин.

– Так это он уже под конец жизни таким стал, а до революции его семья одной из самых богатых во всей округе считалась. У них и скота было больше, чем у всех остальных. И землицы. И отец его у барина на хорошем счету был, лесником служил. Никому из местных спуску не давал, а вот сам бить дичь не брезговал. И под видом свиней, овец и коров в город они дичину возили да в ресторанах продавали. Так, копейка к копейке – уже и рублик. А где один, там и десять. Вот тебе уже и червончик. Да не один дед Михаил вкалывал, вся семья пахала от мала и до велика, от рассвета и до заката. А денежки большак у себя складывал, дед Михаил то есть.

– То есть все деньги семьи Быковых хранились в одном месте и у одного человека?

– Ну да! А как революция и Гражданская, они всю скотину быстренько в голодающий Петроград отвезли и продали по спекулятивным ценам и очень хорошо на этом деле обогатились. Тут людей раскулачивать начали, а у наших и нет ничего из скотины. Середняки, как есть. Снова повезло. И в колхоз вступать, у них и скотины толком никакой нет, опять же не обидно, пару коров отдали да пару лошадок. Много ли это на всю-то семью, где только взрослых десять человек было? А в колхоз сами вступили и по доброй воле, потому что смекнули, новая власть всерьез пришла и надолго. Теперь с большевиками по-новому песни петь нужно, конечно, если не хочешь в Сибирь уехать. Ах ты! И чтоб тебе!

Саша удивился столь неожиданному возгласу, но оказалось, что это относится совсем не к их разговору. Рома стоял и пялился куда-то в сторону.

Оказывается, он смотрел на Барона, который прямо у них на глазах оседлал бабушкину собачку и, кажется, сделал это к вящему удовольствию для них обоих и уже не по первому разу.

– Ну все! – развел руками Саша. – Будут у вас теперь щенки! Да вы не смущайтесь, Барон – пес породистый, отец у него вообще полевой чемпион, дед тоже чемпион и бабка чемпионка. Так что щенки от Барона они на вес золота.

– Пойду порадую бабку. Не досталось ей того золота, пусть другому радуется.

Но баба Маня радоваться не спешила. Совсем даже наоборот:

– Моя Минерва и чтобы к себе кобеля подпустила? Ни за что не поверю!

Пошла, взглянула собственными глазами и поневоле поверила:

– Вот так дела! Да ведь к Миньке моей со всей деревни кобели раньше сбегались, всех местных от себя прогнала. Выходит, вот она какого жениха себе ждала, из дальних краев да с родословной. Ну, за это дело не грех и выпить.

На столе появились клюквенная настойка в хрустальном графинчике и вино из черной смородины, отдававшее такой приятной терпкостью и ароматом, что его хотелось пить и пить.

Саша ограничился крохотной рюмочкой, только чтобы распробовать, ему еще назад ехать. Дети выпили чуть больше, им домашнее вино очень даже понравилось. А уж баба Маня с Ромой, которому не нужно было сегодня возвращаться в город, оторвались от души.

Клюквенная настойка сменилась на брусничную, а потом и на рябиновую. После третьего графинчика язык у хозяйка развязался. Она стала вспоминать былое и родню, Саше оставалось только сидеть и слушать.

Семейство у бабы Мани было большим. Кроме отца с матерью, имелись еще дяди и тети, которые тоже принимали участие во всех семейных делах, требующих совместных трудов.

– Дружно жили, всегда друг другу помогали.

Но помощь эта ограничивалась исключительно семейным кругом. Соседи Быковых не любили, считали их куркулями и чуть ли не кулаками величали. Хотя последними Быковы никогда не были, денег в рост никому не ссужали, в кабальную зависимость людей вокруг себя не вводили и отрабатывать долги обедневших соседей не принуждали. Просто не знались с теми, кому была нужна помощь. А если кто по недомыслию и приходил с просьбой помочь в беде, выставляли с такими словами: