— Ну что вы стоите! — милицейским, командным тоном сказала Галина в третий раз.

Замок лязгнул, и я оказалась внутри. Думать нужно было быстро и как-то начать беседу, только как? На несколько секунд в воздухе повисла пауза. «Я в квартире пьяной сотрудницы милиции. Ее сожитель три дня назад убил ее детей. Она на меня зла из-за моих публикаций. Через час от меня ждут материал. Что говорить и делать?» — мысли в голове крутились хаотично, однако мозг никак не выдавал нужную комбинацию слов.

Галина прервала молчание первой. Она посмотрела на меня стеклянными глазами:

— Как ты смеешь ко мне приходить? Ты и твои грязные статьи. Ты ославила меня. Теперь все думают, что я плохая мать. — С каждым словом Галина начинала плакать все сильнее.

В этот момент мне было ее жаль. Я пыталась продолжить разговор. Галина рыдала, а я начала объяснять, почему статья оказалась для нее неприятной.

— Галина, мне вас очень жаль, — сказала я. — Примите мои соболезнования. Я два дня приезжала в квартиру, где вы жили. Я много раз звонила и не могла дозвониться. Я написала все то, что мне рассказали соседи, знакомые и ваши же родственники. У меня есть записи. Да, они так сказали. У меня не было цели сделать вам плохо.

— Да ты мою жизнь знаешь?! — произнесла она, заливаясь слезами. — Я одна. Мне никто не помогал. Я думала, мы с Владом будем счастливы. Но он превратился в зверя, в зверя, понимаешь! Стал пить, сел мне на шею, да еще начал избивать. Ты знаешь, как он меня бил?

— Да, я знаю, что он вас бил, — ответила я.

— Ничего ты не знаешь! — продолжала рыдать Галина. — Бил по ребрам, по животу, чтоб следов не оставалось. Когда я спрашивала, почему не ударишь по лицу, ухмылялся. Он мне решил мстить, отнял самое дорогое! Я хочу, чтобы вернули смертную казнь.

— А как к детям относился? — спросила я.

— Все, хватит! Я не хочу ничего говорить. Уходи! — Она резко оборвала разговор.

Галина стояла напротив и смотрела, как я одевалась. Мне хотелось поскорее убраться. Когда я вышла из квартиры, то тут же принялась искать пачку сигарет в сумке. Руки тряслись и никак не могли удержать зажигалку. У меня было какое-то чувство вины перед Галиной. Не знаю почему, но было.

Я набрала Свете, объяснила, что эксклюзива не вышло.

— Кать, а что она сказала-то? — спросила редактор.

— Очень сильно возмущалась, что мы ославили ее на всю страну и написали, что она плохая мать, — ответила я.

— Катя, ты правда думаешь, что любящая мать, у которой убили детей, станет думать о статье в газете? Может, соседи нам и не врали, — сказала Света.

И тут меня покоробило еще раз. Ведь правда: весь наш короткий разговор сводился к тому, как Галина себя жалеет. Чувство вины меня покинуло, и я отправилась в редакцию.

Меня не оставляла мысль, что я так и не докопалась до сути, почему Егоров совершил убийство. Ведь детей он любил, а месть ради машины казалась слабой версией. У Галины была старенькая «одиннадцатая». Такая на рынке стоила не более 100 тысяч рублей. Даже если учесть бедственное положение семьи, эта сумма все равно не такая значимая. Да и не мог Владислав претендовать на имущество неофициальной супруги.

Я решила позвонить психологу из университета, где училась. У Радия Фратовича, так его звали, был большой опыт работы с сотрудниками милиции и следствия. Вкратце я обрисовала ему всю картину и рассказала то, что знаю.

— Катя, я думаю, он хотел убить себя, — ответил он. — Как бы странно это ни звучало для твоих ушей. В психологии есть термин «аутоагрессия». Это когда человек недоволен собой, злится, ненавидит себя. Отсюда тяга к алкоголю и агрессия на близких. Вот этот Егоров. Посмотри на него. Денег нет, в милиции платят копейки, семьи нет. С работы выгнали. Жизнь с женщиной не складывается. Она наверняка была недовольна, что он сидит на ее шее. А тут еще выгоняют и отнимают самое дорогое — детей, к которым он привык и полюбил. Вся агрессия изнутри выходит наружу и превращает его в зверя.

— Но говорили, что он добрый, детей обожал, — удивилась я.

— Ну, смотри, он долго проработал в органах — это тоже о многом говорит, — сказал психолог. — Часто работники милиции, следствия — эгоцентрики, которые очень много думают о себе, своей роли в обществе и репутации. Резкие люди, с радикальным темпераментом. Работа в органах пробуждает в них манию величия. Ты сама обронила фразу об уверенности Егорова, что дети, кроме него, никому не нужны. У эгоцентрика с манией величия возникает ощущение, будто он может вершить судьбы. Возможно, он и решил, что дети не должны жить.

— То есть он психически нездоров? Невменяем? — спросила я.

— Не могу знать. Это эксперты решат. Посмотрим, как дальше будут развиваться события, — ответил он.

После беседы с психологом материал наконец приобрел смысл. В нем появилось самое главное — возможный мотив. Я выдохнула и как на крыльях помчалась в редакцию. Материал превратился в чистейший эксклюзив. У меня оказалась самая полная информация по делу об убийстве девочек.

Уже после публикаций следователи отчитались, что Владислав Егоров пойман, арестован и признал вину. Некоторое время новостей не было. Следствие затянулось на год. Сыщики быстро собрали все доказательства, а вот экспертиза длилась несколько месяцев. Психиатры никак не могли определиться, вменяем Егоров или нет.

Сначала следственный комитет отчитался, что убийца девочек ментально здоров и осознавал, что делает. Расследование близилось к концу, и дело должно было быть передано в суд. Я ждала процесс и даже внесла его в план на ближайший месяц. В очередной раз я позвонила Вадиму Сергеевичу, чтобы узнать, когда будет готово обвинительное заключение.

— Врачи признали Егорова невменяемым. Теперь суд будет решать, на какой срок его отправить в психдиспансер, — ответил он по телефону.

— Как так? Ведь вы еще три месяца назад говорили, что он вменяем! — В моем голосе звучали ноты негодования и возмущения.

— Провели повторную экспертизу. Она дала такой результат, — отрезал начальник следствия.

Суд проходил в закрытом режиме. Прессу не пускали.

Владислава отправили в лечебницу до полного выздоровления. Я думала, он проведет там вечность, но ошибалась.

В душе у меня были противоречивые чувства. Не знаю почему, но было ощущение, что на моих глазах вершится какая-то несправедливость. Владислав Егоров, как и Михаил Тавардин, ушел от реального тюремного заключения. Хотя за убийство двух детей бывшему милиционеру светил пожизненный срок. Однако эксперты решили иначе и признали его невменяемым.

Психиатрическая лечебница для убийцы — шанс выйти на свободу. Разумеется, когда врачи будут уверены в полном излечении. Но никто не дает гарантий, что преступник не возьмется за старое. В истории достаточно примеров, когда случалось именно так. Взять хотя бы советского маньяка и каннибала Николая Джумагалиева, весь жизненный путь которого — череда из каникул в лечебнице и жестоких убийств.