В комнату вбежали братья и Костров. Недалеко, значит, ушли. Но мне было плевать на них. Меня било от озноба, боли и ужаса.

Почему Дим выстрелил в меня? Почему Ден не остановил его? Почему, мать их, так больно?

— У нее жар, — процедил Костров, прикладывая холодную ладонь к моему лбу.

Я на секунду затихла, прижимаясь к его огромной руке, как к последней тихой гавани. Он обещал меня защитить, обещал, но не защитил. Потому что защита предполагалась от кого угодно, только не от его сыновей.

Мне вызвали врача, потом повезли в травмпункт на снимок. Все это было неофициально, без документов, потому что я проходила как пациентка с огнестрельным ранением.

Под огромной дозой успокоительного я перенесла все проверки, снимки и измерения. За все это время близнецы и их отец не отходили от меня ни на шаг, и если Костров заметно нервничал, то братья не проявляли никакой суетливости, словно все случилось, как и должно было.

Мы вернулись домой под утро. Костров настойчиво отправлял меня в спальню, но я отказывалась:

— Пока они не объяснят и не извинятся, я не уйду.

Упрямство проявлять я тоже умела.

Дим и Ден и не думали извиняться, а Костров, разглядев их помятые лица, стал вытягивать обстоятельства драки. В конце концов все стало проясняться.

— Так вы меня из-за ревности подстрелили? — взвинтилась я.

— Нет, Мия, — спокойно урезонил меня Ден. — Мы просто показали, к чему могут привести посторонние увлечения. Пулю мог получить любой. Или ты в руку, или он в лоб. Ты — наша. Помни это, когда начинаешь клеить парней.

Я вздрогнула, но Дена никто не поправил. Дим-то понятно, они были в сговоре. Но Костров?!

— И вы ничего им не скажете? — изумилась я.

— А что я могу сказать? Они все верно сделали. Твой выбор предопределен одним из них, и если вдруг ты забудешь, помни, что любой другой, на кого падет твой выбор, сдохнет.

От шока и возмущения я не нашла, что ответить! Наверное, треснула бы кулаком по столу, но рука дико болела и ежесекундно напоминала о себе, приходилось держать ее другой и укачивать, как маленького ребенка.

— Вы звери! — крикнула я, сдерживая слезы. — Не смейте даже заглядывать в мою комнату!

Я вышла, со злости хлопнув дверью, и закрылась у себя, наглухо задвинув окно, чтобы парни не проникли через створку, как в прошлый раз.

С этого момента началось мое самое настоящее затворничество.

Неделю я пропустила универ, не в состоянии ходить с раной на лекции. Братья оставили меня в покое только на три дня, а потом, как обычно, стали заносить лекции, устраивать посиделки в игры, просмотры кино. И да, к концу недели от моей злости не осталось и следа, пока в понедельник я не вернулась в универ и не узнала о своем исключении из группы поддержки.

— Но… За что?!

— Мия, вокруг тебя слишком много несчастных случаев, чтобы мы ради тебя рисковали и срывали тренировки и выступления. Прости, но нам проще исключить тебя и братьев, чем лишиться квалификации на год. Владимир Борисович в курсе.

Ага, значит, Костров уже не поможет.

Настроение снова испортилось, но близнецы и на этом не остановились. В субботу я подняла вопрос о своем дне рождении. Оно приближалось и добавляло нервозности.

— Я хочу отметить с курсом, как в прошлом году, — заикнулась я за обедом Кострову, но ответил мне Дим.

— Нет. У нас другие планы.

Я со стуком отложила приборы:

— Что значит другие планы? Это мой день рождения! Я хочу отпраздновать его так, как считаю нужным.

— Кого ты хочешь пригласить? — спокойно спросил Костров.

— Свой курс и, может, ребят из группы поддержки, — замялась я, не зная, примет ли кто-нибудь мое приглашение, после того как я их подвела перед соревнованиями.

— Нет, — снова вмешался Дим.

— Да что ты заладил, нет да нет! Может, я хочу…

— Нет! — резко ответил Ден. — Ты не поняла одного урока? Преподать другой?

Костров перестал есть. Я надеялась, что сейчас он осадит парней, но тот спокойно вытер губы салфеткой, встал из-за стола и спокойно произнес:

— Надеюсь, на этот раз вы договоритесь без прострелов.

И Костров покинул столовую. Я с удивлением повернулась к ребятам.

— Вы серьезно? Но это же мой день рождения!

— Верно. И мы очень долго его ждали, чтобы тратить еще один день на гудёжь и танцульки.

Я вздохнула, но решила выговорить наболевшее:

— У нас был уговор, что принуждения не будет.

Дим кивнул, Ден промолчал.

— Ваш отец сказал, что выбрать из вас двоих должна я.

Дим снова кивнул, а Ден поторопил:

— Да-да, дальше что?

— Я еще не простила вас! И на день рождения не собираюсь спать с вами.

Дим отложил вилку, а Ден просто брякнул ею по тарелке, расколов ее надвое.

— А с кем собираешься? Уж не с Черновым ли? Ты так ничего и не поняла?

Я вздрогнула.

Понять-то я поняла, только не думала, что в этом вопросе братья будут настолько принципиальны.

— Так мне теперь все делать только с вашего разрешения? — уточнила я, придерживая рвущиеся эмоции.

— Именно. Рад, что ты с этим согласна.

Только я не была согласна, но и не знала, что делать…

* * *

На следующей неделе я столкнулась с Черновым в переходе между корпусами. Он остановился в двух шагах, внимательно разглядывая мою забинтованную руку. Я тоже остановилась, не зная, уместно ли будет его предупредить, что шутки кончились и братьев лучше не задирать.

Лицо Руслана исказила кривая ухмылка, он поддался ко мне:

— Вранье и инсценировка на высоте, — процедил он.

Я не поняла, к чему это было сказано, пока он резко не схватил меня за перевязанную руку, надавил и дернул.

От боли подкосились колени, я закричала и упала к его ногам. На повязке выступила кровь, а на моих глазах — слезы. Я только-только перестала пить обезболивающие, и перевязки назначались теперь раз в три дня. И вот снова.

Прижала к себе руку и укачивала ее, не в состоянии прекратить причитать.

Чернов выругался и, отбросив свой рюкзак, присел передо мной на колени, пытаясь осторожно взять руку, но я отняла.

— Ты по-настоящему? Сломала?.. Нет, без гипса же.