…Баба Шура смотрела на остановившуюся у подъезда машину без особенного интереса, не ожидая увидеть ничего любопытного. Но оживилась и сделала внутреннюю стойку, когда из «копейки» вышла не только Татьяна, но и незнакомая девушка-подросток. Девочка была одета как-то не по-московски: на ней был вытянутый спортивный костюм, стоптанные туфли, руку оттягивал защитного цвета рюкзак, который она держала за перекрученные лямки. «Никак, деревенская», – сразу решила баба Шура.

Девочка была хоть и деревенская, а все же не из робкого десятка. Живыми голубыми глазами она оглядела дом, двор и осталась не очень довольна осмотром. Во всяком случае, когда она обратилась к Татьяне, в голосе девчонки сквозило совершенно явное разочарование.

– Это же трущоба какая-то! Мы так не договаривались!

– Заткнись, – зло сказала Татьяна, даже не посмотрев на девчонку. – Выбирать она еще тут мне будет…

– Сама ты заткнись, – последовал мгновенный ответ. – Еще раз гавкнешь на меня – и считай, конец нашему уговору, поняла?!

– Ладно, не сердись, – моментально сдалась Татьяна. – Хорошо я тебя устрою, не бойся. Довольна останешься.

– А я не боюсь. Это ты бойся, – фыркнула та.

Баба Шура, которая, конечно, уже давно навострила глаза и уши, заметила, с какой ненавистью Татьяна смотрит на эту «деревенскую». А та, казалась, вовсе и не думала беспокоиться по этому поводу. И даже напротив: в тоне, каким она разговаривала с сестрой алкоголика Титова, чувствовалась явная насмешка.

– Ладно, хватай рюкзак и тащи куда надо. А мне денег дай. Погуляю пока, посмотрю, что тут есть хорошего. Минут через пятнадцать вернусь. У меня, кстати, и сигареты кончились, заодно сбегаю.

– Какие еще деньги?!

– Такие! Ты алименты мне платить собираешься или нет?

Татьяна опять заметным усилием воли подавила раздражение, вынула из сумки кошелек и отсчитала, как заметила баба Шура, довольно внушительную сумму.

– Тыщ десять или двенадцать, – шепнула она мне, почему-то при этом оглядываясь. – Аккурат как мои три пенсии!

Девчонка небрежно сунула деньги в карман и, заметно вихляя задом и не оглядываясь, удалилась в сторону автобусной остановки. Татьяна проводила ее полными ненависти глазами и, вздохнув и подхватив небрежно брошенный прямо на землю рюкзак, зашла в подъезд.

Баба Шура, конечно, была страшно заинтригована. И сразу поняла, что второе действие этой таинственной истории будет сейчас разворачиваться в квартире номер семнадцать. А в этой квартире, как, кстати, вспомнилось бабе Шуре, была очень хлипкая фанерная дверь («Так, только одно и название, что дверь, а на самом деле ткни – и развалится!»), а голос у Татьяны, как знала баба Шура, был громкий, даже зычный. И поэтому, не мешкая, баба Шура воровато поднялась на третий этаж и стала подслушивать.

В своих расчетах она не ошиблась. Татьяна, как видно, отводила душу. Из-за двери доносился только ее голос, редких реплик Жоры, которые тот иногда вставлял в ее откровения, было не разобрать:

– …Ты мне брат или не брат?! Пойми, что другого выхода нету, просто нету! Эта дрянь способна на что угодно! Это надо же, всего за полтора месяца так парня уделать, что он вообще каким-то дурачком сделался! Ты представляешь, он ей обещал: «Женюсь!» Мой Юрка – на этой деревенской колоде! Для того ли я его растила, ночей не спала, в институт устроила, один бог знает, какой мне крови это стоило, один бог! Репетиторы да жулики из приемной комиссии столько из нас высосали, как будто они… я не знаю, в космонавты Юрку готовить собираются! Хотели мальчика после экзаменов на юг отправить, а он уперся – поеду с друзьями автостопом на Украину. Месяц жили в диких условиях, в палатках, где-то под Житомиром – романтика у них, видите ли! И что бы ты думал? Познакомился там Юрка вот с этой дочкой колхозной сторожихи, чтоб ей ноги переломало, и пошла у них любовь! А девке всего-то четырнадцать, еле-еле! Что он в ней нашел, я не пойму, это же ужасно, ужасно, у нее же грязь под ногтями, и голову она неделями не моет! Ай, да если б это было самое страшное! Жорка, ты представляешь она же беременная от Юрки сделалась, хотя, я так думаю, это еще надо доказать, что от Юрки! И мальчик ко мне приходит: «Мама, я женюсь»! Да я чуть с ума не сошла!

Жора пробормотал что-то.

– Что ты говоришь, боже мой! Как это – «пусть женится»?! У мальчика первый курс, у мальчика впереди целая жизнь, у него такие перспективы! И он должен взваливать на себя весь этот ужас? Конечно, мы с отцом приняли меры! Мы подняли на ноги Юркиных друзей, подруг, учителей, мы сами разговаривали с ним часами, у отца даже сердечный приступ был… Слава богу, что мальчик сдался! Он обещал нам никогда больше с ней не видеться. Но ты подумай, Жора, какова нахалка! Я приехала к ней в дом, хотела поговорить по-женски, по-человечески, предложить помощь, врача… А она заявляет – я, дескать, вашего Юрочку в два счета посажу! Я – несовершеннолетняя! И зло так говорит, знаешь… глаза красные, губы дрожат. Он, говорит, предатель. Он мне кольцо золотое подарил с изумрудом, обручальное. Он жениться обещал! А ты, я говорю, малолетняя дрянь! Такой мальчик, такой мальчик, свет в окошке… И ты думала, мы тебе его отдадим?! Не заслужила ты такого принца, говорю… так она, Жорка, в волосы мне вцепилась, представляешь?! Еле люди нас разняли…

Татьяна ненадолго замолчала – из-за двери донеслись глухие рыдания. Жора опять что-то пробормотал.

– Да нет же! Никаких «рожать», это же с самого начала было ясно! Аборт она собиралась сделать. А потом исчезла! В самый решающий момент! Мы уже вздохнули спокойно – так нет же! Через четыре месяца является – и сверток в руках! Родила! Но при этом, Жорка, вот же сучка какая, при этом она всякими справками и свидетельствами запаслась, чтобы, значит, на Юрку… ну… чтобы на него надавить. Прямо зациклило ее на этой мысли: посажу да посажу! И мы уже готовы были, чтобы женился он на ней, конечно, ради формальности! А она свое – не надо мне ваших подачек, я его посажу! И самое главное, ведь она и в самом деле это может! Девка несовершеннолетняя, вся деревня знает, что Юрка с ней путался, справки из поликлиники, что она на учете стояла и рожала, у нее есть! Это же страшно подумать, что мальчику грозило! Сперва она и слушать ничего не хотела: я, говорит, ему поверила, а он меня обманул. Он говорил, что любит, он – предатель, и не прощу я его никогда. Мне, говорит, жизни не будет, если не накажу гада. Как заведенная об этом твердила! Ну точно – с катушек съехала! Уж сколько раз я к ней ездила, сколько слез пролила… Страшно вспомнить, Жорка, я же в ногах у нее валялась, то есть в буквальном смысле слова – по полу ползала, руки ей целовала… Уговорила кое-как. Только эта нахалка условие мне выдвинула: в Москву ее увезти, паспорт российский любой ценой оформить и ребенку пребывание в хорошем учреждении оплатить, а потом и ее будущее обеспечить… Так она и заявила: если у Юрки вашего имеются все условия для дальнейшей жизни, то и я ничем не хуже. Я тоже хочу в Москве жить, а не догнивать в этом углу, тем более что тут все все обо мне теперь знают! Ну ты представляешь?! И ведь пришлось нам согласиться, Жорка, а куда было деться-то? Увезла я ее из деревни… Денег столько, сколько она сразу же запросила, у меня не было, договорились, что я каждый месяц буду платить – «алименты», как она сказала… И детсад проплачу, какой она сама выберет. И жилье ей найду… Вот из-за этого я ее к тебе и привезла. Брат ты мне или не брат? Пусти девку пожить! Авось ненадолго, может, подберет ее кто, такие проныры везде устроиться сумеют… Ну не к нам же домой ее везти, Жора!