Неподалеку от меня, вцепившись обеими руками в прутья ограды, стояла женщина в черной куртке, джинсах и с цветным шарфом на голове. Это была не Даша, но я узнала, кто это: из-под шарфа черным маслянистым блеском на миг сверкнули темные глаза – глаза Екатерины Шатовой. Оглянувшись на меня, но, кажется, не узнав или не вспомнив, она снова отвернулась к ограде и принялась настойчиво звать:

– Павлушка! Пашка! Иди сюда! Ну! Скорее!

Толстенький мальчик в зеленой курточке неуверенно оглянулся на нее, подумал, склонив к плечу круглую головку, и вперевалочку пошел на зов. Перебирая ногами от нетерпения, Катерина протянула к нему сквозь прутья ограды руку:

– Быстрее, горе мое! Быстрее шагай! Лезь, лезь! Прямо сюда постарайся протиснуться, ну?!

– Куда мы? – сказал мальчишка неожиданным басом.

– Тихо ты, горе мое! Лезь!

Шумно сопя, Павлик подошел к женщине и с грацией медвежонка попытался пролезть между чугунными прутьями. Я оглянулась на воспитателя: она, по-прежнему хлопая в ладоши, что-то громко говорила детям и не обращала никакого внимания на то, то один из вверенных ее попечению воспитанников решился на бегство.

– Стой! – громко крикнула я. – Оставь ребенка! Стой, я тебе говорю! Караул! Похищение!

Воспитательница вздрогнула и оглянулась; замерли и окружавшие ее дети. Катерина обожгла меня взглядом, на этот раз чуть задержав его на моем лице; вот теперь она меня узнала. Губы ее шевельнулись, извергнув грязное ругательство. Ухватив мальчика за руку, она рывком дернула его к себе в тщетной надежде протащить сквозь решетку. Но ребенок застрял на полпути и немедленно разразился громким ревом – от боли и страха.

– Бестолочь! О боже, ну что за наказание! Да пропади ты пропадом! – прошипела Катерина, отступая на шаг, потом еще и еще. Вот сейчас она скроется между деревьев!

– Петя! Петя! – истошно закричала воспитательница. Она смотрела на нас расширенными от ужаса глазами. Потом присела, раскинув руки, и обняла детишек, как наседка, укрывающая цыплят во время опасности.

– Петя!!!

Взрывая палую листву тяжелыми ботинками, к нам бежал охранник – это его я видела у входа. На ходу он пытался вытащить из кобуры пистолет. Нужен здесь был его пистолет! Поравнявшись с оградкой, он сделал попытку перепрыгнуть через нее, затем попытался взять ее с разбегу, потом полез, неуклюже цепляясь за прутья – в общем, от Пети было мало толку! Цветной шарф Екатерины уже мелькал между деревьями, стремительно удаляясь.

Вспомнив нормы ГТО, которые мы с Люськой сдавали в институте, я рванула напролом, едва успевая уворачиваться от веток и сучьев с остатками осенней трухи, которые то и дело норовили хлестнуть меня по лицу. Не было никакой надежды на то, что я догоню Катю – она была по крайней мере втрое ловчее и быстрее меня. Очень быстро у меня закололо в боку, началась одышка, но я старалась не сбавлять скорости. Все время я не выпускала из виду прыгающее пятно цветного шарфа, но он уже превратился почти в точку и грозил вот-вот совсем исчезнуть из виду.

Вот сейчас… еще немного… если я ее не догоню, то хотя бы увижу, в какую сторону она скроется…

И вдруг парк огласил резкий, отчаянный крик!

Едва начавшись, он тут же оборвался, словно перерезали натянутую струну. Но эхо этого ужасно крика, похожего на вопль раненого зверя, казалось, пролетело над верхушками деревьев и унеслось ввысь, в небо, туда, где со странными гортанными выкриками кружили какие-то птицы.

На миг я замерла, прижав руку к боку и стараясь унять сердце, стук которого отдавался у меня в ушах. Затем бросилась вперед. Не знаю, что или кого именно я хотела там найти – мне было понятно только, что обязательно нужно, необходимо обнаружить того, кто так закричал.

Я пробежала еще несколько метров, остановилась; повернула налево, туда, где цветной шарф Екатерины взметнулся в последний раз. Здесь засыпанная листвой тропинка резко обрывалась, начинались заросли бурьяна и сухостоя. Я споткнулась о поваленный ствол старой осины, рухнула прямо в кучу прелых листьев и гниющей древесины; а когда поднялась, с трудом удерживаясь на ногах и машинально отряхиваясь от налипшей на меня трухи – увидела Дашу…

Девушка лежала, неловко раскинув руки и вывернув шею. Из-под короткой юбки виднелась зацепка на чулке, на колене переходившая в большую дыру. Куртка на груди медленно окрашивалась в багрово-красный цвет. Не надо было даже подходить к ней, чтобы убедиться, что Даша мертва…

* * *

Не в силах больше оставаться на ногах (меня бил крупный озноб), я присела возле тела девушки, еще вчера прижимавшейся к моему плечу и с робкой благодарностью заглядывавшей мне в глаза. Да, она была мертва, это было несомненно. Ее убили ножом в грудь. Остекленевшие, ничего не выражающие глаза смотрели в сторону, куда-то мне за спину. Узнаю ли я когда-нибудь, кого или что видела эта девочка перед смертью?

Я закрыла ей глаза, а затем, сняв с шеи косынку, и лицо тоже. И тут, коснувшись этого распростертого на земле тела, я внезапно поняла, что Дашу убили не сейчас. Она была совсем холодная! Прошло, наверное, не меньше часа с тех пор, как в грудь ей вонзили нож. Осторожно расстегнув куртку, я смогла хорошо рассмотреть рану: острый поперечный разрез, какой оставляет только клинок с очень широким лезвием. Да, кровь уже не текла: куртка пропиталась кровью, вытекшей из раны, гораздо раньше. Было очень много крови. Это говорило о том, что умерла она не сразу…

Какое-то время, может быть, несколько долгих и мучительных минут, раненая Даша лежала на холодной грязной земле, а ее убийца хладнокровно наблюдал, как гаснут эти когда-то живые и ясные глаза…

– Но… кто же тогда кричал? И где же Катерина?

Я очнулась от звука этих слов – оказывается, я произнесла их вслух. Вокруг не было ни души. Только птицы, продолжавшие кружить над моей головой – они так кричали, что у меня начала раскалываться голова. Хотя, может быть, голова раскалывалась от чего-то другого?

С трудом поднявшись на ноги, я сделала несколько глубоких вздохов, а затем пошла не оглядываясь, и лишь спустя некоторое время сообразив, что нужно не бродить среди бурелома, а искать выход из парка. Я нашла этот выход и потащилась к автобусной остановке, никого вокруг себя не видя и ничего не замечая…

* * *

Медлить нельзя – это первое, что пришло мне в голову, когда я чуть-чуть пришла в себя, ровно настолько, чтобы начать более-менее связно рассуждать о том, как быть дальше. Медлить было нельзя, потому что все происходящее в последнее время, с каждой минутой все больше оборачивается против меня.

Я нахожу трупы и оставляю рядом с ними улики (только теперь я поняла, что мне, наверное, не стоило прикрывать лицо убитой своей косынкой), или же меня видят свидетели, или же вообще – убитые неким мистическим образом появляются в моей квартире! Сказать кому-то, что все это не более чем цепочка странных совпадений? О нет, логика нашего правосудия мне известна! Рассказать следователям обо всем так, как… и происходит на самом деле – это все равно что лично запереть за собой дверь камеры предварительного заключения!