– …пока не сдохнешь тут!

Свет погас, внутри здания хлопнула дверь, затем что-то щелкнуло. Похолодев, я прижалась к забору. Ой, а что, если этот злобный тип сейчас выйдет на улицу и увидит меня?..

В ужасе я заметалась, хотела кинуться наутек, но тут же раздумала: если я побегу, меня услышат и мигом догонят: на высоких каблуках бежать трудно, а босиком с непривычки еще хуже. Тогда я бросилась к кустарнику у забора. Протиснувшись между забором и зарослями, я как можно ниже присела, уткнула лицо в колени и с перепугу закрыла голову руками.

Так я просидела минут пять. На улицу так никто и не вышел.

Стояла мертвая тишина. Я слегка приподняла голову. В переулке никого не было. Медленно, стараясь не шуметь и не сводя глаз с черных окон, я выбралась из-за кустарника и сделала несколько шагов по асфальту. Высокие каблуки тут же зацокали, я остановилась и сняла туфли. Еще раз оглянулась на особняк.

И вдруг в том самом окне мелькнуло что-то белое. Маленькое и белое выпало из открытой форточки и запорхало по воздуху вниз. Листочек бумаги… да, верно. Я замерла: куда упадет, интересно, – по ту сторону забора или по эту?

Несколько виражей – и листок, порхнув в паре сантиметров над воротами, спикировал прямиком к моим ногам. Я подняла его, он оказался небольшим, из блокнота. И вдруг мне почудился подозрительный шорох прямо за забором, рядом со мной – как будто там кто-то тихо-тихо крался.

А может, и не показалось. Разбирать было некогда – я рванула бегом из этого страшного переулка, в одной руке держа туфли, а в другой сжимая свою находку.

Выбежав из переулка, я увидела, что к дому Эдьки подходят какие-то двое. Ах да, это же Колька с Егором, а вон и Ника в сторонке стоит дожидается. Первая пришла, причем одна. Хорошо ей, с ее рукопашным боем, одной ходить!.. Хотя стоп, первая пришла все-таки я.

– О, Лыскина, привет! – махнул рукой Колька. – Что это ты летишь, как сумасшедшая?

– А главное – откуда? – шагнула мне навстречу Ника. – И что у тебя за туфля в руке?

Я посмотрела – туфля в моей руке и правда оказалась только одна. Надо же, потеряла и не заметила.

– Ноги натерла? – с сочувствием спросила Ника. – Еще бы, такие каблучищи! А вторая где?

– Наша Золушка, наверное, на балу туфельку потеряла, прекрасному принцу на память! – захохотал Егор. – М-да, каблучищи – подходящее словечко! Идет девушка на высоких каблуках – кажется, фея по воздуху плывет. А поближе на эти каблуки глянешь – ими же врагов убивать можно!

– Да ну тебя, умник, я такого страха натерпелась! – обиделась я и посмотрела на листок. Он действительно был вырван из блокнота, причем вырван в спешке, неровно. По нижним углам красовался золоченый узор, как бывает в дорогих блокнотах.

Надпись была короткой, в одну строчку. Торопливо, наискосок, мелким неразборчивым почерком.

– Это что? – заинтересовалась Ника.

– Небось любовная записка от принца, – хохотнул Колька.

Я подошла ближе к фонарю, поднесла листок к глазам.

«Ярослава Емельянова, 11-6» – было написано чернилами. Признаюсь, я ожидала увидеть просьбу о помощи. А тут какая-то Ярослава Емельянова: кто она такая и зачем мне эту записку бросили?! Я была разочарована, мало того, даже испытала что-то похожее на ревность, и это было более чем глупо – кого я, спрашивается, ревную? Выдуманного Егором принца, что ли?

– Ну, что он там тебе пишет? – Егор подрулил сбоку. – Ярослава Емельянова, одиннадцатый «Б»! Это кто ж такая? М-да, Лыскина, похоже, твой принц уже кем-то занят.

– Отстань со своими шуточками! Тут такое было! Мне, кажется, пришлось стать свидетелем преступления.

Не медля, я рассказала друзьям о своем приключении.

– Вот так дела! – почесал затылок Егор. – Там, наверное, кого-то похитили и требуют выкуп. И что нам теперь делать? Лезть туда опасно…

– Тебе обязательно надо куда-нибудь лезть! – перебил Колька. – Откуда ты знаешь, что похитили? Может, просто семейная ссора, родственнички отношения выясняли, а бумажку выбросили за ненадобностью.

– Хороша семейная ссора – разборки в темном доме с фонариком! Это уже семейка Адамс какая-то!

– На семейные разборки не похоже, скорее на криминальные, – сказала я.

– Мне тоже так кажется, – поддержала молчавшая до сих пор Ника. – Наверное, лучше всего вызвать полицию.

– Ага, и что мы скажем? – резонно спросил Егор. – Что кто-то с кем-то ругался? Нас в лучшем случае пошлют подальше. И во-вторых – куда вызывать-то? Какой адрес, улица, дом?

– Чего мы тут спорим, давайте сходим туда и посмотрим! – предложил Колька. – Уж вместе-то нам бояться нечего.

Вместе… Да, с ребятами мне было не так страшно, но тут я вспомнила, что стою без обуви на холодном асфальте, и перевела взгляд на туфлю в руке:

– Э-э… Не помню, где я ее потеряла…

– Ах да, ты же у нас босиком! – спохватился Шаров. – Пошли, Егор, вернем пропажу нашей Маше-растеряше. Заодно и глянем, что там за дом и каков его адрес.

И они побежали к переулку. Ника сделала было шаг за ними, но я удержала ее за руку:

– Не уходи, я боюсь одна…

– Ладно, – она вернулась. – Ну, показывай записку, пока этих умников нет.

– Вот, – я вновь развернула листочек. – Какая-то Ярослава Емельянова, одиннадцатый «Б» класс. Или это одиннадцать-шесть, но что бы это значило?

В самом деле, шестерка там или буква Б – сложно было понять. Я вновь ощутила укол дурацкой ревности непонятно к кому. Представилась идиотская картинка – размалеванная и вульгарная девица, похожая почему-то на мою соседку Таньку Швачкину, гнусно ухмыляясь, идет под ручку со сказочным красавцем – тем самым принцем, которого выдумал Егор и который должен был стать моим суженым, но эта негодяйка у меня его увела…

Во второй руке у «принца» была моя туфля, которую он крепко держал за каблук.

– …скорее все-таки шестерка, – докончила Ника фразу, начало которой я прослушала.

– Что-что?

– Ты в облаках витаешь, Лыскина? Говорю – почерк какой интересный, с завитушками, как в старину. И скорее всего, это шестерка… хоть и похожа на букву Б. А может, все-таки буква Б…

– Похожая на шестерку, – завершила я фразу, и мы засмеялись. У меня не было сомнений, что здесь речь идет о какой-то ученице одиннадцатого «Б» класса, наверняка жуткой стерве, страхолюдине и двоечнице.

Мои глупые мысли были прерваны болтовней и хохотом троих пацанов, проходивших мимо. Культурой эти трое не отличались, их речь была пересыпана грязной руганью, и я с трудом сдержалась, чтоб не заткнуть уши. Вот, знаете, брезгливо отношусь к таким людям. По счастью, они надолго не задержались, один из них, попрощавшись, вошел во двор где-то поблизости – я слышала, как лязгнула калитка, а двое других пошли дальше.