Оставалось самое важное – труп. Конечно, хорошо бы притащить его сюда и тоже бросить в котлован, но сил не хватит переть на себе такую тяжесть. Инна помнила, каким плотным показался ей бандит, наверное, он очень тяжелый. Поэтому она выбрала вариант попроще. Она вернулась домой, Павлик лежал, скорчившись, на своем диване. Инна напилась холодной воды из чайника и перевела дух. Успокаиваться рано, завтра с утра может приехать тетя Даша, она из ранних пташек, любит вставать в шесть утра по деревенской привычке. Инна осторожно выглянула в окно на кухне, оно выходило во двор. Окна почти все были темными – второй час ночи, люди спят. Пошел дождь, Инна была этому рада – меньше людей. Пора!

Она вышла в коридор, открыла дверь на черную лестницу, подхватила труп за плечи и попыталась сдвинуть его с места. Это оказалось очень трудно. Не тащить же его волоком всю дорогу. Инна решительно прошла в комнату и потрясла сына за плечо.

– Павлик, вставай! – Он недоуменно моргал, но встал и даже сам зашнуровал ботинки.

Инна надела на него куртку и вывела в коридор.

– Бери его за ноги!

Павлик мотал головой и порывался заплакать.

– Помогай живо! – прикрикнула Инна. – Видишь, мне одной не справиться.

Он испуганно подчинился. Вдвоем дело пошло лучше. Они вытащили труп на лестницу, пронесли его по крутым ступеням, причем Павлик два раза умудрился уронить свою часть с грохотом, но Инне было уже все равно. С трудом спустившись во двор, они пронесли труп вдоль дома за угол, где, как помнила Инна, находился канализационный люк. Свалив свою ношу в темный угол возле люка, Инна сбегала к помойке, она заранее приметила там удобную железную не то палку, не то кусок лома. Эта штука пригодилась, чтобы открыть люк. Они столкнули в люк тяжеленное тело, которое плюхнулось вниз с глухим плеском. Крышку она закрывала одна, потому что Павлик совсем обессилел. Потом она взяла сына за руку и отвела домой, а наутро, проснувшись после тяжелого сна, увидела, что он лежит в постели, ни на что не реагируя.

Обежав магазины и удовлетворив все запросы подопечных старушек, Надежда поднялась на пятый этаж к Ольге Варсанофьевне Верстовской. В дверях она столкнулась с двумя бравыми плечистыми молодыми людьми. Парни держались миролюбиво и даже вежливо поздоровались с Надеждой.

– Ольга Варсанофьевна, вот ваш заказ. Мука, макароны, молоко, вот квитанция на квартплату, вот лекарства.

– Спасибо вам, Надя, садитесь, отдохните. Тяжело по лестницам-то без лифта бегать.

Надежда присела к столу. Она специально так подгадала, чтобы Ольга Варсанофьевна была последней, и теперь никуда не торопилась.

– Ольга Варсанофьевна, – Надежда не смогла справиться со своим любопытством, – а что это за молодые люди от вас сейчас вышли?

Старушка страшно оживилась.

– Наденька, это такая история… вы себе чаю налейте, и мне за компанию, вот это варенье попробуйте, айвовое. Да, так вот, началась эта история примерно месяц назад. Приходят ко мне эти двое… молодых людей, как вы справедливо изволили выразиться, очень вежливые, даже непривычно как-то. И говорят: «Ольга Варсанофьевна, вы ведь внучка композитора Верстовского?»

«Не внучка, а правнучка», – отвечаю.

«Ну, это нам без разницы. Сути дела не меняет. А мы, говорят, представители фирмы «Дионис».

Я сразу заподозрила, что фирма у них связана со спиртными напитками, и не ошиблась. Производит этот «Дионис» разные крепкие и крепленые напитки. Ну, говорю, а я-то вам зачем? Я в жизни ничего, крепче чая, в рот не брала.

А мы, говорят ребята, именно к вам как к единственному потомку великого композитора. Дело в том, что наша фирма хочет взять имя вашего прадеда в качестве фирменного наименования. Есть же, говорят, водка «Распутин», водка «Менделеев», а мы решили выпускать водку «Верстовский». И не только водку. А целую серию напитков. Например, сувенирный набор небольших бутылочек с названием какого-нибудь произведения вашего знаменитого предка.

Я сначала даже растерялась. Как вы, говорю, молодые люди, это себе представляете? Ну, допустим, наливка «Черная шаль», по названию известного романса, – это куда ни шло, водка «Громобой» – в общем, тоже неплохо, это у него такая опера была (а парни, смотрю, сидят довольные и записывают – видно, раньше ничего про моего прадеда не знали, кроме фамилии), – «Пан Твардовский», говорю – тоже для крепкого напитка вполне подходящее название, «Тоска по родине» – может иметь успех у наших эмигрантов, «Сон наяву» – для спиртного название подходящее, но самая известная опера Алексея Николаевича – «Аскольдова могила», а уж это название, извините, кого угодно отпугнет. Есть еще «Бабушкины попугаи» – водевиль такой у прадеда был, но уж не знаю, куда такое название вы приспособите.

А они только глазами хлопают и руками машут. Это ничего, кричат, Ольга Варсанофьевна, все названия пристроим, нам главное ваше согласие получить, потому что теперь закон такой – имя в рекламных целях можно использовать только с согласия самого человека, а для покойника – с согласия его наследников. А мы для вас сделаем все, что вы попросите, – разумеется, что в наших силах. Вы не подумайте, что мы пожилого человека обидеть хотим. Мы старость уважаем.

Тут я призадумалась и говорю, что мне-то для себя уже ничего не нужно, доживу как-нибудь свой век, а вот лучше сделайте вы что-нибудь для прадедушкиной памяти…

Вот что, ребята, говорю, хотелось бы мне в память моего прадеда восстановить усадьбу в селе Селиверстове Тамбовской губернии, или там теперь область? Или опять губерния? Неважно. Он в этом селе родился, детство и юность провел, так хорошо бы усадьбу восстановить и организовать там музей.

Они помялись немножко. Что делать? Поедем, говорят, посмотрим на месте. Я вижу, серьезно люди настроены, может, и правда сумеют имение восстановить. Ну и спрашиваю: «А скажите мне, ребята, почему вы именно Верстовского выбрали? Не самый, честно говоря, известный композитор. Почему, например, не Мусоргский или не Чайковский?»

Они немножко смутились, потом один и говорит:

«Понимаете, Ольга Варсанофьевна, наш, как бы это сказать – типа руководитель, он высокий очень, длинный… ну и у него по жизни, типа того, кличка такая – Верста. Ну а ему один… как бы друг, возьми и скажи, что был такой композитор – Верстовский, он лично где-то слышал. Нашему-то и загорелось – сделать такую водку. Как бы… типа того, чтобы кличку свою обессмертить. Ничего, говорит, не пожалею, только чтобы была такая водка! И поручил нам сделать все как надо».

– Ну и как, – включилась Надежда, допивая чай, – получилось с имением-то?

– Как раз сейчас они приезжали, мне рассказывали. Осмотрели усадьбу, а там один фундамент остался. Пригласили специалистов – историка, чтобы он им прежние изображения дома нашел, архитектора, прораба. Те им приблизительно оценили стоимость работ, и получилось восемнадцать миллионов долларов. Они – ко мне. «Ольга Варсанофьевна, говорят, – не подумайте, что мы люди несерьезные, слова не держим, но такая сумма для нас нереальна. Может быть, договоримся на что-нибудь другое?»