– Не помню, фигня какая-то… пустыня, кактусы… – напрягся Зажорик. – Вроде я снова в Штатах. Не помню. И стук в двигателе…

– Это я стучал! Думаю, сейчас Эдик опомнится, надо делать ноги!

– Эдик?

– Охранник!

– Ты его… что? – испугался Зажорик. – Вырубил?

– Мы же не на Диком Западе, Жорик. Он задремал, и я не хотел его тревожить, пусть отдохнет. У него работа трудная.

– Шаманишь?

– Шаманю, – согласился Монах. – Но исключительно для пользы дела.

– Но там же камеры, ты все равно засветился!

– Да кто это кино будет смотреть? Никаких ЧП, ничего не вынесли, никого не убили, все на месте…

С треском лопнул кувшин:

Ночью вода в нем замерзла.

Я пробудился вдруг.

Мацуо Басё (1644—1694)

Конверт был самый обычный, тускло-голубой, на бледной марке – лунные кратеры, какая-то космическая техника. Адрес написан печатными буквами. Для Ю.П. Литвиной. Обратного адреса нет, отчего письмо кажется голым. Юлия повертела конверт в руках, надорвала сбоку, вытащила сложенный вчетверо листок, развернула.

«За деньги, оставленные покойником, можно купить много полезных вещей, в том числе и молодого любовника. Стареющие бабы падки на молодую плоть. А проституток мужского пола ничуть не меньше, чем женского.

Всех благ,

Благожелатель».

Черные печатные буквы, такие же, как на конверте. Юлия опустилась в кресло прямо в прихожей, глубоко вздохнула, стремясь унять бешено колотящееся сердце.

Еще раз пробежала глазами по строчкам. Выделила одну – о «стареющих бабах» – и зацепилась за нее взглядом. Стареющие бабы… Юлии казалось, будто ее ударили по лицу. Задели походя. Несильно смазали рукой, но скулы загорелись. Тот, кто ударил, остановился, обернулся и теперь смотрит на нее с жадным и злобным любопытством.

Она сидела, бессмысленно глядя на лиловые цветы на обоях. Что делать? Куда бежать? Кому жаловаться? Некуда. Некому. Она ни за что не покажет эту подметную грамоту Алексу. Все равно он ничем не поможет. Она скомкала листок в кулаке. Поднялась с кресла и пошла в кухню. Зажгла газ, сунула листок в синевато-оранжевое легкое пламя и держала там, пока от него не остался лишь пепел. Она чувствовала себя вывалянной в грязи и больной от той ненависти, которой дышало письмо. «Словом можно убить, – подумала она. – Меня убили».

Зазвонил телефон. Юлия вздрогнула и подумала: а вдруг это тот, который написал письмо? Это вполне могла быть и «та», и, подумав «тот», она вовсе не имела в виду пол благожелателя, а только подлое безликое существо, старательной рукой изобразившее печатные буквы. Телефон звонил и звонил, а Юлия не решалась взять трубку. Ей было страшно. Наконец она заставила себя подойти к телефону.

– Юлька!

С облегчением она услышала Иркин голос.

– Ты дома?

– Ирочка, как хорошо, что ты позвонила! Мы вернулись вчера вечером, почти ночью. Хочешь – приходи!

– Хочу! Ты мне только скажи, у вас все нормально?

– Все хорошо!

– А то голос у тебя какой-то нехороший!

– Просто не выспалась.

– А где Алекс?

– На работе.

– Правильно, мужик должен работать. Сейчас приеду. Знаешь, мне тебя очень не хватало, – вдруг призналась Ирка. – Такая тоска смертная, не передать! И погода мерзкая. Хляби разверзлись и никак не сверзнутся обратно!

– У тебя все в порядке? – Ирка пытливо вглядывалась в лицо Юлии.

– Конечно, – ответила Юлия как можно беззаботнее. – Все в порядке!

Она еще не решила, сказать Ирке об анонимке или нет. Ей казалось, что если никто ничего не знает, то ее как бы и не существует. Сгорела, как и не было! Слушать Иркины охи и ахи ей тоже не хотелось. Хотя, с другой стороны, в проницательности Ирке не откажешь. Она этого подонка мигом вычислит. Так в чем же дело? Стыдно. Стыдно, потому что… справедливо. Если отбросить злобу и ненависть, то анонимщик прав. В принципе прав. Ведь не станешь рассказывать каждому встречному-поперечному, что у них с Алексом все по-другому…

Странное оцепенение овладело Юлией.

– Все хорошо, – повторила она и заторопилась: – Знаешь, я рада, что мы поехали не в Испанию или в Грецию, куда все ездят, а в Мексику. Мексика – удивительный мир, ни на что не похожий. Дорога, правда, утомительна, но раз в жизни можно выдержать. А краски! Карибское море ярко-бирюзовое, знаменитые кварцевые пески – ослепительно-белые. Они отражают солнечный свет и не нагреваются. В полдень, когда все раскалено, они холодные, представляешь? Идешь и чувствуешь холод…

Юлия говорила и говорила, боясь остановиться, прячась за свои слова, как за дымовую завесу, боясь Иркиного пристального взгляда и, самое главное, ее внезапного вопроса: «Юлька, в чем дело?» Но Ирка смотрела рассеянно и, видимо, думала о чем-то своем.

– Ты ни о чем не жалеешь? – Иркин вопрос прозвучал почти грубо и, как всегда, попал в точку. Кварцевые пески ее не заинтересовали.

– Нет! – коротко ответила перебитая на полуслове Юлия и замолчала. Рассказывать о Мексике ей больше не хотелось.

– Ну и прекрасно! У меня голова трещит от этого чертова дождя! Понаделали дыр в озоне, скоро всех в космос унесет. Давай, может, по кофеечку?

– Хочешь котлету? Лиза Игнатьевна готовит как на роту солдат. Как же, мужчина в доме! – Юлия попыталась улыбнуться.

– Котлету не хочу, хочу кофе, покрепче и без молока.

Когда они уже сидели за столом – как-то так получилось, что они, не сговариваясь, уселись по обеим сторонам «индийской гробницы», как называл массивное восьмиугольное сооружение ясеневого дерева о двух тумбах-ногах Женька, друг против друга, вместо того чтобы, как обычно, уютно расположиться на тахте. Юлия отметила некую перемену, отчуждение, что ли, в Ирке. Как будто кто-то невидимый и враждебный на мягких лапах пробежал между ними. Лицо Ирки было безрадостным, и была она на удивление молчалива. Юлия почувствовала растущее беспокойство.

– Марик тебе не звонил? – спросила вдруг Ирка.

– Он приходил. Утром, – ответила Юлия, которая успела забыть о Марике.

– Когда?

– Еще девяти не было.

– Зачем?

Юлии пришло в голову, что она не знает, зачем приходил Марик.

– Просто пришел. Проведать, – сказала она неуверенно. – Мы позавтракали вместе…

– Алекс тоже был?

– Нет, Алекс уже ушел. Ирка, ты что, с ума сошла? – Юлии вдруг показалось, что Ирка ревнует ее к мужу, и она едва не рассмеялась. – Он забежал всего на полчаса!