– Глупая, не выдумывай себе ничего! – Алекс старался, чтобы голос его звучал убедительно. – Я думаю, Марик прав, это вирус. Полгорода болеет, – он положил руку на лоб Юлии. – Температуры у тебя нет. Завтра покажемся врачу, я позвоню на работу, скажу, что не приду, и мы с самого утра поедем. Сегодня уже…

Он говорил, боясь остановиться, без пауз, глядя на ее мертвенно-бледное лицо с глубокими тенями под глазами. Юлия опустила веки, соглашаясь. Она лежала неподвижно, боясь шевельнуться, чтобы не вернулось чувство дурноты.

– Это яд, – вдруг произнесла она невнятно, и Алекс не сразу понял, что она сказала.

– Какой яд? – он с испугом смотрел на нее. – Какой яд, Юлюшка? Откуда? Что ты придумала?

– Жук… – пробормотала Юлия. – Жук… помнишь?

– Какой жук? – Алексу стало не по себе. Он склонился над лицом жены, напряженно заглядывая ей в глаза.

– Пирамиды… Там, где пирамиды… И кровь была, помнишь?

– Глупости! – Алекс наконец вспомнил жука и перевел дух. – Две недели прошло! Там нет ядовитых насекомых. Я спрашивал у гида, помнишь?

– Помню. Сашенька! – Юлия всхлипнула. – Я не хочу, я боюсь… А что же тогда?

– Юлюшка, глупая моя! – Алекс покрывал поцелуями ее руки. – Девочка моя, не смей думать об этом, все прошло уже! От жуков или сразу умирают, или живут до ста лет! – он погладил ее по лицу. – Тебе ведь лучше, правда? Вставай! – вдруг приказал он. – Вставай! Пошли, я сделаю тебе… не хочешь чай, я сделаю кофе! Поднимайся! А хочешь, я отнесу тебя?

Он засуетился, пытаясь поднять ее. Ему казалось, что, если она сейчас встанет и пойдет с ним в кухню, все будет хорошо. Мало ли от чего бывает слабость – грипп, простуда, перемена климата!

– Я не могу, – прошептала Юлия, отодвигая от себя его руки. – Не уходи!

…Они лежали рядом. Алекс гладил ее волосы легкими осторожными движениями. Юлия лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к равномерным усыпляющим движениям его руки. Вспоминала сосредоточенно день, когда они поехали в Чичен-Ицу смотреть на пирамиды. Мысленно стояла она перед высокой пирамидой, храмом Кукулькана, со срезанной верхушкой, с угловатыми уступами ребер, по которым два раза в год, двадцать первого марта и двадцать первого сентября, рано утром, около пяти, сбегает на землю вместе с первым лучом солнца пернатый змей Кетцалькоатль. Цль-цль-цль…

Одуряющая жара, звон цикад, пронзительные вскрики птиц, гомон и смех туристов… Пирамида стояла посреди зеленой лужайки, на самый верх вели узкие отвесные ступени. «Подниматься нужно по диагонали», – объяснил гид и легко побежал наверх, челноком снуя между ребер пирамиды. Юлия сидела на плите белого известняка в скудной тени молодых платанов. Серо-зеленая игуана, раздувая горло, застыла на солнце совсем рядом – протяни руку, и дотронешься до шипастой спины. К Юлии подошел низкорослый майя, молодой, смуглый, приветливо улыбаясь, предложил купить древний календарь. Он раскрыл папку и показал ей календари, нарисованные бледными акварельными красками на желтоватой бумаге, рыхлой и неровной, сделанной из маисовых стеблей по рецептам тысячелетней давности. Он предлагал купить два листа – один собственно календарь, а другой – дата ее рождения, выполненная майянскими иероглифами. Нужно оформить заказ, заплатить деньги и на выходе из заповедника забрать листы. Деньги пойдут на содержание памятников и музея. А рисунки нужно повесить в спальне, они создадут хорошую ауру…

– Юлечка? – Алекс перестал гладить ее волосы, приподнялся на локте, прислушиваясь к ее словам.

– Майя… – сказала Юлия. Мысль была неоформившаяся, неясная, ускользающая, как сон утром, когда еще помнятся картинки, но логические связи уже растаяли. – Майя!

– Все будет хорошо, – уже в который раз повторил Алекс и подумал, что слова эти похожи на заклинание.

Он угрюмо рассматривал измученное лицо Юлии, бледное, несмотря на загар, чувствуя беспокойство, неуверенность и страх. Она лежала неподвижно, с закрытыми глазами, и ему вдруг показалось, что она умерла. Холодок пробежал у него вдоль спины, он схватил ее за плечо и тряхнул. Юлия открыла глаза, и Алекс с облегчением перевел дух.

* * *

– Чья очередь идти за коктейлем?

– Моя!

Юлия поднялась с шезлонга и, зная, что Алекс наблюдает за ней, напрягла зад, развела руки в стороны и, осторожно ступая, утопая по щиколотки в белом сверкающем песке, пошла к бару под голубым тентом, расписанным полосатыми сине-желтыми рыбами Карибского моря. Она чувствовала, что держится неестественно, была противна сама себе, но ничего не могла с собой поделать. Она знала, что Алекс смотрит ей вслед, и многое бы дала, чтобы сбросить хотя бы лет десять…

Юлия все время думала о том, как воспринимают их окружающие. О том, бросается ли в глаза разница в возрасте. Вряд ли! Она прекрасно выглядит, мужчины оглядываются на нее, Алекс ревнует. У него испортилось настроение, когда мужчина, сидевший за соседним столиком, бросился поднимать ее салфетку, унесенную ветром. А ей стало весело и захотелось подразнить его. Она мило улыбнулась мужчине и поблагодарила, с удовлетворением заметив, как неохотно он вернулся за свой столик, как все смотрел и смотрел на нее. Ничего подобного она никогда не позволила бы себе при Женьке. Ей бы это просто не пришло в голову. Запоздалое кокетство, престарелая кокетка! Она фыркнула.

Опытная Ирка сказала бы, что она отстала в развитии и совсем не умеет пользоваться извечным женским оружием. Когда-то, еще в студенческие времена, они сидели перед трюмо в спальне Иркиных родителей, красились и корчили рожи, и Ирка вдруг сделала открытие. «Ты знаешь, Юлька, – сказала она, – глупые морды кажутся моложе! Почему Лидка Лапкина смотрится малолеткой? Потому что морда придурочная!» Она открыла рот, отвесила подбородок, свела глаза к переносице: «Видишь?» И они захохотали.

Ах, как ей хотелось выглядеть моложе! Может, воспользоваться Иркиным рецептом? Она рассмеялась.

Юлия встала в очередь. Впереди стояли трое: две здоровенные американки, громогласные тетки, вопящие на весь пляж, и тощий лысый обгоревший местами заморыш неопределенной национальности. Она приняла два высоких запотевших стакана из рук бармена, смуглого, пританцовывающего под пряную латинскую музыку, красавчика, с пожеланием: «Хорошего дня!» и восхищенным взглядом. Она не очень поверила ему, но все равно было приятно. Ей нравилась манера местных мужчин смотреть восхищенно на женщин, причем не выгоды ради, а из-за любви к искусству. Здесь было очень легко чувствовать себя желанной и красивой. Местные мужчины были настоящими мужчинами, мачо, с ласковыми горящими взглядами и приветливыми улыбками, восхищение женщиной и страсть были у них в крови.

Ее шезлонг оказался занятым. Рядом с Алексом, непринужденно положив руку ему на плечо, сидел очаровательный подросток женского пола с глупым, как показалось Юлии, щенячьим лицом и оживленно что-то ему рассказывал. Точеная фигурка, узкая красная тряпочка на бедрах – единственная одежка. Острые, с сосками, как птичьи клювы, грудки, торчали в разные стороны. Стриженная почти наголо, неравномерно выкрашенная в зеленый цвет, круглая голова, тощие ключицы, коленки, локти – подросток весь состоял из острых углов, лишь слегка смягченных юностью, и, размахивая свободной рукой, бойко лепил неуклюжие английские фразы.