– Пока нет, – серьезно ответила Ирка. – Но крышу перекосило.

Они смотрели друг на друга: Юлия – озадаченно, Ирка – сосредоточенно, словно раздумывая, стоит ли сказать или промолчать. Наконец решилась.

– Юля, я даже не знаю, как сказать… ты должна узнать… чем раньше, тем лучше.

– Что?

Тоскливое предчувствие, даже страх, охватило Юлию. Она испуганно смотрела на Ирку, и где-то глубоко билась мысль: «Неужели… Неужели знает? Откуда?»

– Марик… Ты сама знаешь, что такое наш Марик, – начала Ирка, не глядя на Юлию. – Из него бизнесмен, как из… говна пуля.

Юлия недоуменно смотрела на приятельницу. При чем здесь Марик?

– Весь бизнес держался на Женьке, а потом… все это время, на его старых связях. Марик – дурак и ничтожество, он только щеки умеет надувать, – Ирка сжала кулаки. – Он провалил две сделки, и фирма заплатила неустойки. Хорошо, хоть до суда не дошло!

– Он мне ничего не сказал.

– Еще бы! Не посмел. Марик не боец. Он боится, что ты его вытуришь. Куда он тогда денется?

Она замолчала. Молчала и Юлия, чувствуя облегчение. Ее испуг уже казался ей нелепым. Ирка ничего не знает! Не может знать. «Люди знают о нас только то, что мы сами им говорим, – повторял Женька. – Не более!»

– Марик – игрок команды, а не лидер! – продолжала Ирка. – Вечный второй номер. Если не третий. Самое паршивое в нем то, что он страшно самоуверен. Он думает, что он не хуже Женьки или Ситникова. Связался с Речицким и сел в лужу. И жаловаться некому, договоренность была устная. А сейчас закатывает истерики, чуть не стреляться собрался, волосы на себе рвет: «Я привык иметь дело с порядочными людьми! Кто ж знал, что Речицкий подонок?» Все знали. И он тоже знал, но уж очень жирный кусок обламывался. Он отпустил главбуха, пожадничал накинуть пару сотен в месяц, тот и ушел к конкурентам. Ушел Кирюха, ушла Раиска, а такую бронебабу еще поискать. Бегут, как крысы. А этот придурок гордо заявляет: я никого не держу! Представляешь, он никого не держит! Да он им в ножки должен был кланяться! Раиска, кстати, к тебе рвалась, еще полгода назад, глаза открыть. Я ее на днях встретила, она мне все и выложила. Помнишь? А ты сказала, что плохо себя чувствуешь.

– Не помню, – пробормотала Юлия. – Я могу оказаться на улице?

Как ни странно, подобная перспектива ее не особенно испугала.

Ирка пожала плечами:

– Не знаю. Поговори с ним. Он теперь что угодно может выкинуть со страху. Ненавижу слабых мужиков!

– Что же делать?

– Я бы для начала вернула главбуха, – сказала Ирка неуверенно. – Нужна сильная рука, хозяин нужен. Ты теперь не одна, обсуди с Алексом…

– Алекс не станет вмешиваться.

– Почему?

– Потому!

– Ах, какие мы благородные! – Ирка раздула ноздри, голос почти сорвался на визг. – Нам чужого не надо! Дурак он, твой Алекс!

Юлия вдруг испытала странное чувство. Ее показалось, что стол стремительно удаляется от нее, а она сама летит куда-то вниз. Иркино лицо, красное и злое, стало маленьким и далеким. Юлия вцепилась пальцами в край стола. Из чашки с недопитым кофе показалась струйка дыма. Блюдце изогнулось и вытянулось. Чьи-то пальцы, холодные и жесткие, прикоснулись к затылку, укололи тонкими острыми лезвиями когтей и проникли внутрь, вызвав острую боль. Ей стало трудно дышать, горло словно одеревенело.

– Юлька? – Ирка привстала с кресла. – Юлька, что с тобой?

…Женька сидел на широких выщербленных мраморных ступеньках. Сквозь трещины в мраморе лезли белесые пики сорной травы. Неясный дрожащий свет был разлит в природе – не то раннее утро, не то ранние сумерки, не то лето, не то осень… Межвременье, межсезонье. Ни ветерка. За Женькой нависал старинный грязно-белый дом с темными провалами высоких арочных окон, стекла его тускло отражали темные деревья и неяркое низкое небо. Высокая дверь с позеленевшим медным молотком на таком же позеленевшем медном щите посередине была чуть приотворена. Густая чернота угадывалась внутри дома. За пределами крыльца сумрак был гуще, словно центр сцены освещался искусственно. Сбоку на крыльце стоял, покосившись, медный самовар с глубокими вмятинами; рядом, на земле – старинная беззубая пишущая машинка с расколотым фарфором клавиш, через которые проросла все та же белесая трава; чуть поодаль валялась металлическая телефонная трубка с забитыми пылью отверстиями микрофона. Грязная, бесформенная бальная туфелька, расшитая тусклым полуосыпавшимся бисером, выглядела смутно знакомой. Еще какие-то мелкие предметы едва угадывались в сумраке. Бочка с дождевой черной водой стояла на углу дома. На поверхности ее лопались пузыри, как будто кто-то прятался под водой и дышал там. Негромкий звук лопающихся пузырей был единственным звуком, нарушавшим тишину…

«Женька теперь здесь живет!» – подумала Юлия, оглядываясь с жадным любопытством. Она стояла босая на колючей белесой траве и молча смотрела снизу вверх. Женька был в своей любимой рубашке в сине-серую мелкую клетку, легких светлых брюках и плетеных туфлях. Они смотрели друг на друга – Женька без улыбки, внимательно и серьезно, что было на него совсем не похоже, Юлия – виновато.

– Жень, – сказала она, не вынеся затянувшейся паузы, чувствуя спазм в горле, – мне в больнице сказали, что ты умер…

– Разве им можно верить? – Женька шевельнулся, протянул руку и сорвал травинку, прикусил крепкими зубами. – Я не умер, как видишь. Люди вообще не умирают. Никто не умирает…

«Он еще ничего не знает обо мне и… Алексе», – с облегчением подумала Юлия и спросила:

– Это твой дом?

Женька оглянулся, пожал плечами и не ответил.

– Здесь всегда так… – Она замялась, подыскивая слово, чтобы не обидеть его – дико, мрачно? Наконец нашла: – Пустынно?

– Не замечал, – ответил Женька, снова оглядываясь. – Ты-то зачем здесь?

– Не знаю, случайно, наверное. Не знаю… Я хочу тебе что-то сказать, – решилась она, подходя ближе, чувствуя себя препогано, как совестливый предатель.

– Я знаю! – вдруг засмеялся Женька. – Не бери в голову, дурында ты моя глупая!

– Знаешь? – она была неприятно поражена. – Кто тебе сказал?

– Никто, просто знаю.

Они смотрели друг на друга. Женькины глаза были без зрачков, густо-черные, как озерца смолы. Юлия не выдержала первая и отвела взгляд.

– Я буду к тебе приходить, хочешь? – спросила она виновато.

– Хорошо, только позвони сначала, – отвечал Женька.

– Позвоню, – согласилась Юлия.

Женька стал вдруг бледнеть, напоминая изображение на фотографии начала века, сливаться с домом. Дом в свою очередь заколебался, пошел волнами и рябью и стал растворяться в воздухе… Темные кусты проступили сквозь стены… Юлия шагнула вперед, протянула руку, словно хотела удержать Женьку… Что-то беспокоило ее, тоска навалилась…