Конечно, любой тусовочник с негодованием отвергнет обвиненияв стадности. Каждый воскликнет возмущенно, что он тусуется ради самого общения,что там милые хорошие люди, в их обществе ему хорошо, а мнения… мнения простосовпадают, а не вырабатываются в каком-то узком кругу заговорщиков, а потомнавязываются остальным. Но, конечно, всяк понимает, что куда б ни шел, теправила и принимает. Если в данной тусовке принято о таком-то фильме илитаком-то авторе говорить плохо, то уже никто не вякнет в его защиту. В лучшемслучае – промолчит. Но и вне тусовки нельзя заступаться – это ж предательство,на что средний тусовочник никогда не пойдет. Ему теплая компания милых,хороших, приятных и интеллигентных людей куда важнее и ценнее, чем какая-тосправедливость, от которой ни холодно, ни жарко. И хотя понимает, что эти милыеи приятные – не самые талантливые и яркие, но зато уже укрепились на местах, уних рычажки и даже рычаги, от них много зависит, так что для карьерки ипродвижения нужно… понятно, что нужно.

Я вспомнил с горькой усмешкой, как Вертинский убеждал внеобходимости общения. И что человек – стадное животное. Для меня, к примеру,хреново и прилагательное и существительное. Стаду нужно общение, и чем теснее,тем лучше, как у тараканов, для которых так важно сбиться в кучу, чтобычувствовать остальных боками. А вожаки, перед тем как выйти к огромномучеловеческому стаду, уходили в полную изоляцию – Заратуштра на дикий остров,Христос в пустыню, Магомет на вершину горы, Будда – в дикий лес. Потом – да,возвращались, вели стадо, так и называя их баранами и овцами, а себя –пастырями.

Так что я вроде бы сейчас тоже в диком лесу, пустыне и надиком острове. Только теперь народ покрепче – я в состоянии чувствовать страшноеодиночество даже среди шумной потной толпы в часы пик.

«Форд» влез двумя боковыми колесами на тротуар, я выбрался,послушно пискнула сигнализация. Улочка тесная, но народ пугливо огибает «тачку,на которой одни бандиты». Двери пивного бара распахнуты, доносится слабаямузыка. Бармен кивнул мне, узнал. С недавнего времени я стал чуть ли незавсегдатаем.

– Два пива, – сказал я.

– И креветок?

– И креветок, – повторил я. – Как и в тотраз…

Официант странно посмотрел на меня, ушел. Когда-то одинюсовец заявил, что любовь – это, мол, заблуждение, согласно которому однаженщина чем-то отличается от другой. Другой юсовец поддакнул, мол, любовь – этогрубое преувеличение различия между одним человеком и всеми остальными. Насамом же деле все бабы одинаковы, так что неча перебирать, искать, мучиться.Все подходят. И никаких трагедий в духе Ромео и Джульетты! Не удается покаким-то причинам трахать Джульетту – бери Лизетту. А добиваться одной, когдатебе отказывают, будет только дурак. Юсовцы – не дураки, так как самые умныепрагматики на свете. Они видят, что баб везде много, к тому же – одинаковых.

Лучше я буду с дураками, подумалось тускло, чем с такимиумными юсовцами. На стороне дураков какая-то большая и неясная… даже далекаяправда. Юсовцы правы, но эта правда всего лишь до вечера. Ладно, и ночь включимтоже. Но завтра наступит новый день…

За спиной послышались легкие шаги. Я не двигался, ибо вмозгу мелькнула безумная мысль, я ее тут же задавил, лучше сейчас, чем потом,когда душить будет труднее, я сам лопну от горечи.

Шаги остановились. Я слышал нависающее над моим затылкомдыхание. Узкие женские ладони легли на плечи, едва слышный голос произнес:

– Угадай, кто…

– Таня… – прошептал я, не смея повернуться. –Не мучай меня… Не являйся, а то моя сердечная мышца не выдержит…

Я все еще не поворачивался. Рядом загремел стул, девушкаопустилась, легкая, как мотылек. Я скосил глаза. Таня растерянно улыбалась.Сегодня одета строже, по-деловому, через плечо не дамская косметичка, а широкаяплоская сумка, в таких носят сверхплоские ноутбуки.

– Таня, – прошептал я. Губы мои задергались, вглазах защипало, там сразу расплылось. – Господи, я готов поверить в Бога…

Она спросила все еще растерянно:

– Почему?

– Он сжалился, – объяснил я, – и послал тебяименно в этот момент…

Ее лицо за эти дни похудело, под глазами синева усталости.Даже тонкая шея стала еще тоньше, из стоячего воротника торчит, как бледныйстебелек. Губы слегка подведены бледной помадой.

– Послал? – переспросила она. – В этотмомент?

Подошел официант, взглянул на нее, улыбнулся, какпостоянному клиенту:

– Как обычно?

Она через силу растянула губы.

– Нет. На этот раз… что-нибудь другое. Хорошо,принесите по своему выбору!

Он расплылся в широкой улыбке, поклонился, исчез. Я смотрелв ее бесконечно милое лицо, боялся поверить, что это реально. Она сказала свымученным смешком:

– Знаешь, как-то странно… Вдруг ощутила, что хоть всеидет хорошо, но почему-то мимо… Чего-то стало не хватать. Начала приходитьсюда, садилась вон за тот стол… заказывала и чего-то ждала. А вот теперь…

Я сказал хриплым голосом:

– Я тоже. Нас обоих чем-то стукнуло. Мы оба ужеприбитые.

– Правда? И ты?

– Я думал, что только я, – ответил я. – Ивообще так думаю.

Она насторожилась:

– Почему?

– Слишком много, – признался я. – То нигроша, то вдруг алтын. Даже страшно. Когда так много сразу, то боюсь, что всеисчезнет. Либо ты загукаешь, распахнешь крылья и улетишь… Либо окажется, что янаглотался дури и лежу в бомжатнике… Ладно, на своей роскошной постели и…

– И одной рукой думаю о тебе, – добавила изасмеялась несколько резче, чем нужно. – Ты вообще-то кто?.. Какой-нибудьмаг или гипнотизер?

– Почему маг?

– А почему каждую ночь являешься? – отпарировалаона. – Значит, гипнотизер…

Гора креветочных шкурок росла, официант принес еще двойнуюпорцию. Аппетит разыгрался, либо совсем не помеха высоким словам, либо мынарочито жрали и чавкали, чтобы хоть чем-то сбить высокость, а то уже мурашкипо спине от таких слов, так и видишь скривившиеся от фальши морды друзей.

Все равно я чувствовал замешательство, как и она, этозаметно. Раньше мы знали, что когда встречаются парень и девушка, которыепонравились друг другу, то сразу надо трахаться, иметься, совокупляться,жариться. Мы все учились по одним учебникам технике секса, умеем делать всеслаженно, одновременно, никаких проблем, а сейчас поглядывали друг на другаискоса и чего-то боялись, просто страшились.

Наконец мы сожрали и выпили все, как вернувшаяся изтурпохода супружеская пара. Я расплатился, Таня застенчиво улыбнулась:

– Я на минутку!

Я проводил ее взглядом до самых дверей туалета. У менясамого уже в мочевом пузыре, как двухпудовая гиря, самое бы время отлить, ночто-то остановило на полпути. Я потоптался возле столика, сходил к выходу, амочевой пузырь раздулся так, что я ощутил резь.