Мы уселись за столик, маленькое помещение быстро заполнилосьнародом. Я с наслаждением хлебнул горячий кофе.

– А от крупных дел сейчас свободен?

– Хочешь подкинуть что-то? Нет, дел по горло. Только,увы, дела по большей части неприятные. Грязные.

Лицо его омрачилось, сок пил морщась, словно лекарство.

– Политика?

– Не всегда. С усилением присутствия юсовцев участилисьслучаи… да что там участились – скажем прямо: нацменьшинства бесчинствуют поРоссии. Чечены и прочие насилуют русских девушек прямо на улицах. Юсовцымолчат, мол, не наше дело, и формально правы, а вот наше подлейшее правосудие,с оглядкой на юсовцев, защищает насильников и… будешь смеяться!.. даже обвиняетжертв насилия, потому что они… держись за стул, упадешь… якобы отказывалинасильникам в сексуальных контактах по национальному признак у! А это теперькриминал.

Горячая кровь била изнутри в череп с такой силой, что я накакие-то моменты вообще глох. В глазах стало красно от гнева, кулаки самисжимались до скрипа в суставах. Задели самое святое: наших женщин… За это всехв огонь, под танки…

Как сквозь вату донесся сочувствующий голос:

– Смотри, не лопни. Я тут такого насмотрелся…

– Очерствел?

Он отмахнулся.

– И это тоже. Если бы дело только в юсовцах! А то самииз такого дерьма слеплены… Стараемся угадать, что юсовцы изволят, и делаем всюгрязную работу за них… Я вообще не представляю, куда мы катимся. Вся жизнь, всевека и тысячелетия все цивилизации строились на том, что создавали Порядок. Иограничивали, ограничивали, ограничивали свободы, ибо полная свобода – полнаябеда. Но вот люди, убежавшие от цивилизации, обнаружили за океаном пустыеземли, заселили их и выстроили общество, где дозволено все, где свобода отвсего и для всего… Сформировалась целая общность людей, юсовцев, которые уверены,что им должно быть хорошо!.. Не знаю, не знаю, во что это выльется… В смысле,для нас.

Он рассеянно дожевал последний бутерброд, запил. Мелкийкадык двигался часто, нервно.

– Ты был, – спросил я, – на сожжении книг?

– На площади? Нет. Но догадываюсь, о чем хочешьспросить. Есть ряд вопросов, на которые отвечать не следует вообще. В принципе.Ибо они построены так, что как бы ты ни отвечал, всегда оправдываешься. То естьпрезумпции невиновности не существует, тебя обвиняют сразу… А вопросы самыеобычные: «Вы фашист?» …националист, антисемит и т. д. И вот уже человек,растерявшись, начинает жалко мямлить, что он не фашист, а только за сильнуювласть, а ты оправдываешься, оправдываешься, а кто оправдывается, изначальнопроигрывает, ибо если человек оправдывается, то он уж точно виноват…

Я сказал хмуро:

– Вопрос может быть поставлен еще хитрее. К примеру,«Почему вы стали фашистом?» или «Зачем проповедуете фашизм?». То есть, что тыфашист, уже как бы и не обсуждается, с этим все ясно.

Прозвенел звоночек. Вертинский взглянул на часы, охнул,сказал торопливо:

– Закончим позже. У меня прямо сейчас еще одно дело. Яв нем выступаю обвинителем. Подождешь?

Я поморщился.

– Ненавижу эти суды, заседания…

– Это на четверть часа, – заверил он. – Пустячок.Будет слушаться дело о защите чести и достоинства.

Я заинтересовался.

– Ого! Даже не знал, что сейчас могут быть суды потаким вопросам. Даже слов таких давно не слышал.

– Да? – спросил он со странной интонацией. –Тогда останься, послушай. Для тебя кое-что будет внове…

В зале уже было несколько человек, все нескольковзвинченные, среди них я с удивлением узнал своего соседа по этажу Пригаршина.Правда, он не с нашей стороны лифта, а с противоположной, там такие же четыреквартиры, две из которых занимает Рэнд, чемпион по спитфлаю, третью – Шершень,а Пригаршин живет в четвертой, самой крохотной. Я знал его как яростногосторонника всяческих свобод, даже Майданов его сторонится как экстремиста, а кнам на чай он заходил, только если за столом не было Лютового.

Пригаршин был бледен, взвинчен. Я не удивился даже, когдаВертинский сел рядом с ним. Ага, это Пригаршин возбудил, значит, иск о защитечести и достоинства. Здорово, от него не ожидал, если честно.

Судья провозгласил скучным голосом:

– Слушается дело гражданина Пригаршина противгражданина Кузнецова… дело о защите чести и достоинства гражданина Пригаршина,которое… которое попрал гражданин Кузнецов… Внимание секретарю: на будущееследите за распечатками или срочно смените картридж!.. Гражданин Пригаршинвменяет гражданину Кузнецову иск о нанесении ущерба и просит о возмещении искав размере пятисот тысяч двухсот семидесяти долларов…

Пригаршин привстал и выкрикнул быстрым торопливым голосом:

– Все деньги тут же прошу перевести в детский фонд!

Вертинский дернул за полу пиджака, судья смерил его строгимвзглядом, кивнул Вертинскому:

– Что вы имеете сказать за этого человека?

Вертинский встал, неторопливо поправил галстук, прокашлялся.Все взгляды были на нем. Он заговорил хорошо поставленным голосом, что сразуприковывает внимание:

– Мой клиент обвиняет гражданина Кузнецова в нанесенииему тяжкого оскорбления, что задевает его честь и достоинство! Наносит ущербрепутации и негативно сказывается на его карьере, продвижении по службе,отношениях с коллегами.

Судья нахмурился, стукнул молотком по столу.

– Переходите к делу.

– Спасибо, ваша честь, я как раз собирался… Неделюназад в присутствии свидетелей… вот, пожалуйста, список, все уже вызваны ипочтительно ждут ваших вопросов… ага, неделю назад гражданин Кузнецов прилюдноназвал моего клиента гражданина Пригаршина воспитанным человеком!.. И тут же,не давая опомниться, усиливая оскорбление, он вовсе обозвал его… представьтесебе – хорошо воспитанным человеком! Мы видим, что это вовсе не оговорка, это былосделано сознательно и умышленно…

В зале настала тишина. Пригаршин гордо выпрямился, нобольшинство в огромном помещении, похоже, не врубилось. В том числе и судья снародными заседателями.

Судья подумал, сказал важно:

– Я вижу… многим надо пояснить суть вашего заявления.Прошу вас.

Вертинский гордо подбоченился, в нем умер артист, возможно –великий, красиво прошелся по свободному пространству между столом заседаний ипервым рядом стульев.

– Обвиняемый нагло утверждает, что он не имел-денамерения оскорбить моего клиента!.. Мол, когда-то все это о хорошем воспитаниивоспринималось как комплимент! У него хватило наглости вспоминать царские исталинские времена Советской власти… кстати, это тоже можно подшить к делу… номы будем великодушными и ограничимся только иском о защите чести и достоинства,оставив на его совести попытки возродить диктатуру и сталинские ГУЛАГи. В нашепросвещенное и свободное от всего время обозвать человека воспитанным – значитдико и грязно его обругать. Нет, даже оскорбить! Это очень серьезное нанесениеурона достоинству, что неизбежно сказывается на карьере, взаимоотношениях всемье, на службе, с соседями и вообще в обществе.