Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня я увидел того самого старика, отца Канга. Он, словно все ещё живой, пытался что-то мне сказать, и как ни странно, улыбался, хоть и грустно. Это настолько удивило, что я смог сосредоточиться и разобрать неясные, больше похожие на шелест травы слова:
— Дим… пещера… предки… ты должен … прийти.
Кажется, он понял, что услышан. Призрак, морок или что это там было, беззвучно растворился в красноватом тумане. А я, впервые за много дней, смог выспаться…
Утро было просто прекрасным — ничего не болело, вождь племени Солнца снова был бодрым и в отличном настроении.
Мои люди уже второй день отходили от рывка через Чонгар. И я не стал им мешать, понимая, что нужно хоть немного восстановить силы. Вот только здесь, на открытом со всех сторон Азовском побережье, было опасно долго находиться, тут проходят маршруты миграции и диких животных, и кроманьонцев. Сегодня охотники уже просыпались среди ночи, разбуженные криками часовых — к лагерю подошла большая стая волков, и до самого утра кружила вокруг волокуш. Звери, привлеченные вкусными запахами еды, тоскливо выли, но боялись костров, вспыхнувших вдоль всего периметра стоянки.
Утром стая отошла, но не слишком далеко. Волки сидели и лежали на снегу, наблюдая за нашими сборами в дорогу. И только когда в другой стороне показалось огромное стадо туров, хищники ушли. Спокойная жизнь закончилась…
Мы повернули на восток, двигаясь вдоль цепочки болот. То, что Чонгар был намного выше, означало, что многие, знакомые мне в будущем ориентиры могли измениться. И действительно, береговая линия сильно отличалась от той, что я помнил — Федотовой косы и Бирючего острова не было, похоже, они стали частью материка. Азовское море сильно обмелело, и сейчас представляло собой заболоченную низину. На месте Молочного лимана, к которому, по моим расчетам, мы подошли на двадцать четвертый день похода, был узкий, теряющийся в болотах залив, в который с северо- востока впадала одноименная река.
Вечером, чтобы хоть немного подбодрить людей, я объявил, что половина пути пройдена. За это время три волокуши развалились, их пустили на дрова, а груз переложили на запасные. Самих дров тоже осталось всего ничего, их приходилось экономить. Хорошо, хоть здесь, у залива, снова появились заросли тростника. Его мы и жгли теперь, пытаясь согреться перед сном.
Не всем людям нравилась такая жизнь, они уже успели пожить в относительном комфорте. Я все чаще замечал недовольные взгляды женщин…
Но пока до открытого бунта дело не дошло. Меня поддерживали мужчины, успевшие потерять всех своих родичей в стычках с кроманьонцами. Дойти до места, где будет все, чтобы не только от них отбиться, но и создать первый в этом мире ГОРОД — ради этого они ещё и не столько готовы прошагать…
Новое слово словно магнитом притягивало к себе все разговоры. Я рассказывал, как мы создадим новые пещеры среди степи, окружим их высокими стенами, станем не охотиться на животных, а выращивать их рядом с собой… Для них это было настоящее волшебство, ведь только могущественные духи могли создать такое. А тут — человек…
Но мне верили. Так, как верят дети взрослым, не сомневаясь в их словах. Странное это было чувство — ощущать веру в себя стольких людей. Только бы дойти, не подвести их…
Я рассказывал о большой реке Днепр, посреди которой находится скалистый остров Хортица. К нему мы и должны дойти, чтобы понять, куда идти дальше.
— Сколько дней ещё идти, Дим? — это Эрика, она тоже устала, но виду не подаёт
Сложно сказать… Если будем проходить по десять — двенадцать километров в день — то две недели точно. Волокуши стали чуть полегче, мы съели треть запасов пищи. Световой день медленно увеличивался, так что вполне возможно, что пройдем и больше. Ещё раз все прикинув, уверенно отвечаю:
— Двенадцать дней. Нужно попытаться идти быстрее. Если снег начнет таять, мы застрянем.
Пока держится минусовая температура, стало даже холоднее. Но уже середина февраля, и когда точно начнется весна, я не знал. Чем севернее, тем позже, на это и была надежда.
Недаром говорят — хочешь рассмешить богов, расскажи им о своих планах. Мы сделали рекордный дневной переход, отойдя от берега моря километров двадцать, когда стал срываться снег. Ветер дул все сильнее, температура упала и мы бросились укреплять наши юрты, огораживая каждую волокушами. Вскоре началась метель, видимость упала настолько, что мы в двух метрах едва различали друг друга. Убедившись, что все семь юрт стоят надёжно, я нырнул в задымленное убежище — ветер мешал нормальной тяге. Неандертальцы нервничали, прислушиваясь к вою непогоды, в таких условиях наши временные жилища ещё не испытывались. Бизонья кожа, натянутая на жёсткий каркас из длинных жердей, вздрагивала, иногда гулко хлопала под очередным, особенно сильным порывом ветра, но держалась крепко. Через некоторое время, убедившись, что опасности нет, люди успокоились, завернулись в шкуры и стали дремать.
Наутро я с трудом раскопал выход, занесённый снегом. Метель немного притихла, но ни о каком продолжении похода не могло быть и речи. Обойдя лагерь, и убедившись, что в каждой юрте есть дрова и относительно тепло, вернулся к своим охотникам. Мы стали ждать…
Пользуясь свободным временем, я размышлял о главной загадке этого мира и странностях неандертальцев. Это я влез со своим уставом в чужой монастырь, до этого ни женщинам, ни тем более детям никаких особых вольностей не полагалось. Их ценили, даже любили, особенно детей — но все равно взрослые мужчины-охотники были и законом, и силой в одном лице. Вот, к примеру, Рауг — я же вижу как его корежит, когда с ним спорят мои дети и девчонки. Аж желваки на скулах играют… Но сдерживается, держит данное слово. И медленно, неохотно, этот гигант изменяется. Он стал все чаще ставить под сомнение "заветы предков" — те привычки и обычаи, что не менялись на протяжении сотен и тысяч лет. Теперь ему было с чем сравнивать…
Иногда, сквозь осыпающуюся каменную броню запретов, табу, непонятных правил в нем проглядывал ребенок, весёлый, любознательный, с живым и цепким умом. И в эти моменты я едва мог узнать могучего охотника. Может, в этом их проблема, всех неандертальцев? Ведь все новое сразу принималось в штыки, объявлялось злом, противным предкам. За этим пристально следили мужчины и старики, мне уже не один раз рассказывали и Эрика, и пришедшие позже женщины. Так
