Испуганный конь громко заржал.

Миллесимо вскочил, рывком поднял с травы Екатерину иметнулся вместе с ней в чащу, под прикрытие частокола деревьев. Однакобросилась наутек и женщина, перепуганная звуком собственного голоса. Коньперестал бить копытами, успокоился и снова потянулся к траве.

– Что это было? – в ужасе прошептала Екатерина,кое-как одергивая юбку. – Нас увидели? Кто там? Там кто-то есть?

Миллесимо напряженно вглядывался в сплетенье ветвей. Что-токоричневое мелькало там, и он не сразу понял, что это круп его собственногоконя.

– Кажется, никого, – ответил он неуверенно. –Я помню, как заржал Байярд…

– Да, но кто-то кричал, кричал так ужасно! –пробормотала Екатерина, едва владея дрожащими губами. – Это был какой-тонечеловеческий голос. Нас видели, я чувствую это! Это шпионы отца, я знаю! Этотпроклятущий Стелька… – Ее голос оборвался испуганным рыданием. – Мыпропали!

– Если бы нас видели шпионы твоего отца, то вряд листали бы так дико вопить, – рассудительно ответил молодой граф. –Сама посуди: им нужно было не спугнуть нас, а выследить. Верно?

Екатерина слабо кивнула.

– Скорее всего, это какая-то крестьянка забрела в чащуза ягодой или грибами и наткнулась на Байярда. Испугалась, может быть, дажеприняла его за медведя или еще какого-то ужасного зверя, вот и заорала, ну аон, конечно, тоже струхнул, заржал… Так вполне могло быть, верно?

Екатерина опять кивнула, изо всех сил пытаясь уверить себя,что так, именно так все и было, но никак не могла успокоиться. Сердце чуялобеду. Если их видели, если донесут отцу… Ведь Миллесимо так и не удалосьубедить графа Вратислава о необходимости скорейшего отъезда из России. Исколько еще придется убеждать – неведомо. А за это время всякое можетпроизойти. Если бы можно было прямо сейчас сесть впереди Альфреда на его коня,как в тех французских книжках с картинками, которые граф ей приносит и вкоторых храбрые рыцари запросто похищают своих возлюбленных в любое удобное дляних время! Но жизнь – это не книжка с картинками. В ней все сложнее, все проще,все страшнее. Семья не потерпит бесчестия, они вынудят императора принять такиежуткие меры после ее бегства… Да его и вынуждать не придется. Может быть,Екатерина и не больно-то нравится ему, но сама мысль о том, что женщина,которой он оказывал внимание, может предпочесть другого, заставит его потерятьголову от ярости. Хоть Петр и мальчишка еще, но Екатерина боится этогомальчишки, ибо знает, что в его жилах течет кровь бешеного императора ПетраПервого. Судьба его первой жены, Евдокии Лопухиной, проведшей жизнь в самомсуровом монастырском заточении только за то, что Петр полюбил другую, судьбаего неверной подруги Марии Гамильтон, расставшейся с головой, потому что онаосмелилась полюбить другого…

Надо как можно скорее вернуться домой, решила Екатерина,убедиться, что никто не заметил ее отсутствия. Скажет, ей стало дурнопо-женски, такое бывает после целого дня бешеной скачки. Матушка поможетотовраться…

Миллесимо пытался удержать возлюбленную, но понял еесостояние и все, что мог, это проводил на тропку, ведущую к усадьбе. Крепкообнял на прощание, чувствуя, как напряжено ее тело. Впервые Екатерине хотелось,чтобы свиданье закончилось как можно скорей, даже поцелуй казался слишкомдолгим, опасно долгим!

Кое-как высвободившись из рук графа, она побежала по тропке– и вдруг вскрикнула, метнулась в сторону:

– Змея!

Змей, лягушек, ящериц она боялась еще сильнее, чем отца, чемдаже императора.

Миллесимо схватил валявшуюся в траве коряжину, кинулся напомощь, но с облегчением расхохотался:

– Да это просто какая-то тряпка!

Поднял ее – и нахмурился. Тряпка? Нет, это пояс сомножеством карманов и пряжек. Он сделан из очень тонкой и прочной кожи, аизнутри подшит мягкой тканью, чтобы не натирал голое тело. Ведь такие поясаобычно прячут под одеждой. В них носят деньги, драгоценности, секретные письма.Но все карманы этого пояса были пусты, содержимое их исчезло бесследно. Нет, невсе… один карман был застегнут, и в нем Миллесимо обнаружил розовый яшмовыйсосуд с золотой крышечкой. Сосудец был маленький и плоский, выточенный в формесердечка, а крышечка притерта настолько плотно, что, как ни старался граф, немог ее повернуть. А может быть, тут был какой-то секрет, кто знает.

Екатерина взяла из рук возлюбленного сосудец, восхищеннаяего красотой и тонкостью работы. Даже на миг забыла об опасности. Поглядела напояс – и вдруг смутное воспоминание воскресло в голове. Как это кричалперепуганный Никодим Сажин, обвиненный в краже золота у испанского курьера? «Небыло у него мошны! Был токмо пояс с карманчиками…»

Не тот ли самый пояс держит в руках Екатерина? Но коли так,кто обронил его? Похищен в Лужках, а валяется здесь, близ усадьбы Долгоруких?

Она вспомнила, как волокли на конюшню преступного Никодима.А дочь его? Где была в это время его омерзительная дочь? Бегала по лесу, где ипотеряла пояс, который, должно быть, украла у отца. А может, Никодим сам отдалего дочери, предварительно опустошив карманы. Но не все… Понятно – не смоготкрыть сосуд. Что же там может быть?..

А, какая разница! Духи, нюхательные соли – что еще? Главноедругое – кричала жутким голосом в лесу, спугнула их с Альфредом именно этадевка, Мавруха, что ли. Мало ли почему она орала, с убогих да скорбных разумомспрос невелик! Как говорится, моча в голову вдарила. Слава Богу, боятьсянечего!

Екатерина перевела дыхание, улыбнулась Миллесимо, который сразузасиял в ответной улыбке, увидев, что его возлюбленная успокоилась.

– Я заберу этот пояс, – сказала она. – Думаю,этот испанский курьер узнает его.

– Какой испанский курьер? – изумился граф.

Только тут Екатерина вспомнила, что Миллесимо ничего незнает о случившемся. Раньше ей было не до рассказов, слишком стремиласьпоскорее оказаться в его объятиях. Н?? времени на долгие объяснения не было итеперь. Кое-как, перескакивая с пятого на десятое, она рассказала об ограблениикурьера, об убийствах, чинимых одним из крепостных отца. Миллесимо остолбенелот изумления.

– Я немедленно извещу де Лириа! – возбужденновоскликнул он.

– С ума сошел! – всплеснула рукамиЕкатерина. – Тогда все поймут, что это я тебе рассказала, а значит, мывиделись. Молчи, погубишь и меня, и себя. Пускай отец сам пошлет нарочного киспанцам…

Мысль об отце вновь наполнила ее сердце страхом. Кое-какпоцеловав Миллесимо, она побежала по тропе, раздраженно волоча за собой подоламазонки. Граф подождал, пока стихнет шелест травы под ее проворными ногами, и,вскочив на коня, погнал верхом в противоположную сторону.