– Кроме Дэниелы, ты еще с кем-нибудь разговаривал?

Райан.

– Нет.

– Уверен?

– Да. Мы вернулись в ее квартиру и оставались там вдвоем до…

– Ты должен понять – этому центру мы посвятили все. Твоей работе мы посвятили все. Любой из нас отдаст жизнь, если потребуется его защитить. Любой, включая тебя.

Выстрел.

Черная дыра между глазами.

– Мне горько видеть тебя таким, Джейсон. Сердце разрывается.

В голосе Вэнса искренняя горечь и сожаление.

Горечь и сожаление в его глазах.

– Мы были друзьями? – спрашиваю я.

Он кивает и крепко, словно сдерживая волну эмоций, сжимает зубы.

– Мне только трудно понять, как убийство кого бы то ни было ради защиты центра может быть приемлемо как для тебя, так и для других, – добавляю я.

– Тот Джейсон Дессен, которого я знал, никогда бы и не подумал о том, что случилось с Дэниелой Варгас. Я, конечно, не говорю, что ему это понравилось бы. Никому бы не понравилось. Меня от такого просто тошнит. Но он согласился бы, что так надо.

Я качаю головой.

– Ты забыл, что мы построили вместе.

– Так покажи.

* * *

Мне позволяют умыться, дают новую одежду, кормят.

После ланча мы с Лейтоном спускаемся в служебном лифте на подземный уровень четыре.

Когда я в прошлый раз проходил по этому коридору, он был обшит пластиком, и тогда я понятия не имел, где нахожусь.

Мне никто не угрожает.

Никто не говорит, что мне запрещено выходить.

Но я уже заметил, что мы с Вэнсом почти не остаемся одни. Где-то неподалеку постоянно маячат двое мужчин, которые держатся как полицейские. Я помню их еще по первому вечеру.

– Основных уровней четыре, – говорит Лейтон. – На первом – спортзал, рекреационная, столовая и несколько спален. На втором – лаборатории, «чистые комнаты», конференц-залы. Третий подуровень отведен под конструирование. На четвертом – изолятор и центр управления.

Мы приближаемся к внушительной двойной двери, за которой, судя по ее грозному виду, вполне могут храниться государственные секреты.

Вэнс останавливается у сенсорного экрана на стене, достает из кармана ключ-карту и подносит ее к сканеру.

– Имя, пожалуйста, – говорит компьютеризованный женский голос.

Мой спутник наклоняется к экрану:

– Лейтон Вэнс.

– Пароль.

– Один-один-восемь-семь.

– Голосовая идентификация подтверждена. Добро пожаловать, доктор Вэнс.

Я вздрагиваю от резкого звона зуммера, эхо которого убегает, стихая, по коридору.

Дверь медленно открывается.

Я вхожу в ангар и в падающем из-под высокого потолка свете вижу куб цвета орудийного металла со стороной в двенадцать футов.

Пульс резко ускоряется.

Я смотрю и не верю своим глазам.

– Красавец, да? – спрашивает Лейтон, заметив, должно быть, мое состояние.

Не то слово!

Сначала я думаю, что гудение внутри ангара как-то связано с освещением, но потом понимаю – нет, тут что-то другое. Гул такой глубокий, что отдается в крестце, словно ультранизкочастотная вибрация тяжелого, массивного двигателя.

Как будто загипнотизированный, я подхожу к боксу.

Никогда и не мечтал даже, что увижу его, так сказать, во плоти и в этом масштабе.

Вблизи поверхность совсем не гладкая, и свет отражает так, что она кажется многогранной, почти полупрозрачной.

Лейтон указывает на сверкающий под лампами идеально чистый бетонный пол.

– Вот здесь тебя и нашли. Ты был без сознания.

Мы медленно обходим куб.

Я протягиваю руку, провожу по его поверхности пальцами.

Холодная.

– Одиннадцать лет назад, после того как ты получил премию Павиа, мы пришли к тебе и сказали, что у нас есть пять миллиардов долларов. Можно было бы построить космический корабль, но мы отдали деньги тебе. Чтобы посмотреть, чего ты способен достичь, располагая неограниченными ресурсами.

– Мои работы здесь? – спрашиваю я. – Мои записи?

– Конечно.

Мы доходим до дальней стороны бокса.

Лейтон ведет меня дальше, за угол.

На этой стороне в кубе вырезана дверь.

– Что внутри? – спрашиваю я.

– Посмотри сам.

Основание дверной коробки находится примерно в футе от пола ангара.

Я поворачиваю вниз ручку, толкаю дверь и уже делаю шаг…

Вэнс кладет руку мне на плечо.

– Дальше нельзя. Ради твоей же безопасности.

– Это опасно?

– Ты вошел в него третьим. Еще двое вошли после тебя. Пока что вернулся только ты один.

– Что случилось с остальными?

– Мы не знаем. Использовать внутри записывающие устройства не получается. Единственный отчет, на который можно рассчитывать на данном этапе, – это рассказ кого-то, кому удастся вернуться. Как тебе.

Внутри бокса пусто, неприглядно и темно.

Стены, пол и потолок изготовлены из того же, что и снаружи, материала.

– Звуконепроницаемый, герметичный, защищенный от ионизирующего излучения и, как ты, возможно, уже догадался, генерирует сильное магнитное поле, – говорит Лейтон.

Я закрываю дверь и слышу, как внутри срабатывает запирающее устройство и штифт замка становится на место.

Смотрю на куб и как будто вижу восставшую из мертвых неосуществленную мечту.

Мне было около тридцати, когда я работал с подобием такого вот куба. Только тот имел сторону длиной в один дюйм и предназначался для помещения макроскопического объекта в суперпозицию.

Или в «кошачье состояние», как говорим иногда с претензией на юмор мы, физики.

Речь, разумеется, идет о коте Шредингера, знаменитом мысленном эксперименте.

Представьте, что внутри герметично закрытого стального ящика находятся кот, колба с ядом и радиоактивный источник. Если внешний сенсор регистрирует радиоактивность – в данном случае распад атома, – колба разбивается, и высвободившийся яд убивает кота. При этом шансы на то, что атом распадется или не распадется, равны.

Остроумный способ связать два мира: наш, классический, и субатомный.

Копенгагенская интерпретация квантовой механики предлагает следующее: до момента вскрытия ящика, до непосредственного наблюдения, атом пребывает в суперпозиции неопределенного состоянии распада и нераспада. Что означает, в свою очередь, что кот одновременно жив и мертв.