Эрика хмуро посмотрела на него.

— Не выбросите. Вы — не выбросите. Не та натура.

Август махнул рукой.

— Остается надеяться, что мы сможем остановить убийцу, — угрюмо сказал он. Эрика кивнула.

— Сможем, — ответила она и добавила: — А ваше безнадежное чудо обязательно ответит вам взаимностью. Иначе и быть не может.

Лицо Августа потемнело — он вдруг стал похож на человека, который с трудом сдерживает боль. Эрике захотелось дотронуться до его лица: просто погладить по щеке, попробовать как-то обнадежить — но она прекрасно понимала, что не сделает этого. Это было лишним, и он мог неправильно понять ее порыв.

— Спасибо, Эрик, — произнес Август и вдруг предложил: — Может, лучше вина, а не кофе?

И Эрика согласилась.

— Ка-акой «спать», Эрик, душа моя? Время детское, десять часов!

Штольц висел на плече у Августа, и его карие глаза смотрели в разные стороны с каким-то детским беспомощным выражением. Вроде бы и выпил всего ничего, три бокала вина и две стопки сливовицы — а надо же, развезло, как нежную барышню. Август прекрасно себя чувствовал, крепко стоял на ногах и был решительно настроен продолжать вечер. Приложив невероятное усилие, Штольц посмотрел ему в глаза и спросил:

— И куда мы?

Август прищурился и увидел далеко впереди призывно горящий зеленый фонарик. Отличный вариант, просто отличный.

— В «Огонек»! — твердо заявил он. — Чем еще заниматься в этой дыре, кроме дыр?

После того, как он рассказал Штольцу о своей любви к некой девушке — что ж, в его случае признание могло быть только таким — Августом вдруг завладело тяжелое, властное желание причинить ему боль. Набить физиономию было бы слишком пошлым и подлым, а вот пообломать крылышки и сунуть в грязь — это подошло. Раз нам не забраться на небо к ангелу, то сбросим ангела в наше болото и будем там барахтаться вместе.

Да и какой лучший способ исцелиться от любви? Опорочить ее, осквернить, лишить сияющего ореола чистоты. Почему-то Августу казалось, что это сможет унять его боль.

Август ожидал, что Штольц откажется, но тот лишь кивнул и, с трудом отцепив руку от собутыльника, запустил ее в карман пальто и вынул бумажник.

— Пусть у тебя побудет, — сказал он. — Ты… лучше себя чувствуешь.

— Логично, — согласился Август, и они двинулись по улице в сторону борделя.

Появление великого Штольца вызвало в «Зеленом огоньке» самую настоящую бурю. Госпожа Аверн лично сняла с него пальто, тотчас же появились слуги с дорогим вином и свежайшими закусками, и, стоило Августу ввести Штольца в гостиную, как в нее высыпали девицы, спешно поправлявшие прически и отчаянно стрелявшие глазками. Пришла и Присцилла — какая-то растерянная, помятая и очень счастливая; Августу показалось, что она не совсем понимает, где находится. Заметив, как он смотрит на нее, Присцилла смущенно улыбнулась и вдруг стала похожа не на проститутку, а на курсистку, которой была когда-то давно.

Впервые за вечер Августу сделалось не по себе. Он подумал, что совершил большую ошибку, притащив сюда Штольца, но что-либо менять было уже поздно.

— Дорогой мой, это невероятная честь для всех нас, — пропела госпожа Аверн, вручив Штольцу бокал шипучего. Было видно, что хозяйка бардака сама готова выпрыгнуть из своего темно-красного пышного платья и обслужить бесценного гостя — бесплатно, просто ради того, чтобы потом с гордостью рассказывать об этом всем, кто захочет и не захочет ее слушать. — Выбирайте, все девушки опытные, свежие, очень умелые! Доктор Вернон, друг мой! Я думала, вам незнакомо смущение! Выбирайте свой цветок!

Но до выбора цветков дело так и не дошло — потом, протрезвев, Август обрадовался этому, понимая, что будь иначе, он не смог бы смотреть Штольцу в глаза. В гостиную ввалился Моро в исподнем: проводил время в одной из комнат, узнал о том, что его хозяин почтил своим посещением «Зеленый огонек», и решил все исправить.

Раз! — и Август слетел с дивана и покатился по ковру, зажимая окровавленный нос. Два! — и завизжали девицы, обнаженной стайкой бросились к выходу; кто-то перевернул поднос с фруктами и проехался туфелькой по персику. Три! — и за стеной кто-то принялся играть на рояле бодрую и незамысловатую мелодию, под которую Моро подхватил Августа за воротник и, резко дернув, поставил на ноги. Его обычно бледное осунувшееся лицо разрумянилось и наполнилось такой яростью, что Августу почудилось, будто в воздухе поплыли искры.

— Я же говорил, — с обманчивой мягкостью промолвил Моро, — что от вас слишком много хлопот.

Август не стал дожидаться удара. На него вдруг нахлынула очень рассудочная злость — такая, какая заставляет отступить любого, кто почувствует ее. Скальпель выскользнул из кармана и мягко лег в ладонь: в следующий момент Август с плавной легкостью чиркнул Моро по голому животу. Конечно, это была царапина, а не рана, но вид собственного окровавленного брюха, из которого, возможно, вот-вот повалят потроха, обычно заставляет остановиться и задуматься о своем поведении.

Моро и не подумал остановиться. Он ударил Августа еще раз — последним, что увидел Август перед тем, как потерять сознание на ковре, был верный слуга, который пошел к господину. А потом все погрузилось во мрак.

Очнувшись, Август обнаружил, что мир отчего-то сделался скомканным и белым. Он проморгался и увидел, что лежит в кровати, укутавшись в одеяло — чуть поодаль на белой ткани красовались кровавые пятнышки: натекло из его носа.

Чья-то мягкая теплая рука погладила его по голому плечу, и, со стоном перевернувшись на спину, Август увидел Присциллу — она лежала рядом и смотрела на него с мягким, почти семейным сочувствием.

— Больно? — спросила она. Август дотронулся до носа, поморщился: перелома нет, хотя Моро приложил его от души. Ну что тут скажешь, за дело получил. Теперь придется вынимать из аптечки особый артефакт и поправлять физиономию — не идти же сегодня в гости к Говарду в таком виде…

Августу сделалось так тоскливо, что он зажмурился и сжал зубы, пытаясь не закричать. Какая все-таки смешная и глупая жизнь у него вышла, и он болтался в этой жизни, не в силах добраться до берега и найти приют. Сейчас им овладело то глухое безнадежное отчаяние, которое ломает даже самых сильных духом.

— Нет, — негромко ответил Август и добавил, хотя все в нем раздиралось от боли: — Так, пустяки. Сколько я тебе должен?

Присцилла улыбнулась и выскользнула из-под одеяла — обнаженной нимфой прошла к столику с зеркалом и принялась причесываться.

— Нисколько, мы не спали. Ты просто провел здесь ночь, потому что не мог идти.

Август устало откинулся на подушку. Наверняка Штольц больше не захочет иметь с ним ничего общего после такого приятного вечера — что ж, оно и к лучшему. Лучше им держаться друг от друга подальше, возможно, тогда та тупая игла, которая постоянно возится у Августа под сердцем, наконец-то выпадет и оставит его в покое.