– Я выхожу замуж за Савойского. И Борис усыновляет Гошу.

– Подсуетилась, дрянь? – прошипела Цветаева. – Не поможет! Даже не рассчитывай.

Из ее глаз выглянуло такое, что Анне впервые стало страшно. По-настоящему страшно.

До этой минуты разговор шел на правовом поле. Суды, юристы… это было более-менее цивилизованно. А вот сейчас…

Так же смотрели освобожденцы, когда приговорили ее семью. Когда ставили к стенке.

Когда стреляли.

В их глазах императорская семья даже людьми не была. Так… что-то прямоходящее. Оно говорит, конечно, ну так и попугаи говорят. Кто станет жалеть попугая?

Никто…

Ольга Сергеевна уже приговорила Анну. Как препятствие на пути к своей цели. Она не виновата, что у нее такой характер, она привыкла сметать все на своем пути. Но…

Как быть, когда под нож готовы бросить – все?

Анна нужна Гошке – не важно! Кира стала ему сестрой – плевать! Савойский собирается усыновить мальчика – устранить препятствие!

Не человека, нет. Препятствие…

Рано или поздно дойдет до чего угодно, в том числе и до физического устранения. Анна в этом не сомневалась. Были попытки попортить ей репутацию, были попытки ее подставить, были попытки…

Чего еще ждать?

Похищения?

Шантажа?

Уголовного дела?

– Ольга Сергеевна, я даю вам последний шанс. Здесь и сейчас вы пишете мне бумагу с отказом от всех претензий, и я разрешу вам общаться с внуком.

Анна понимала, что не сработает, но решила дать этой стареющей женщине последний шанс. Хоть какой-то…

Или – дать этот шанс себе? Она не знала…

Цветаева предсказуемо не оценила ее слова. Хотя мягче Аня выразиться просто не могла. Только так… если ты согласна не лезть напролом, я дам тебе шанс наладить отношения. И рано или поздно тебя назовут бабушкой. Если нет…

Ольга Сергеевна приподнялась на стуле, оперлась ладонями на стол.

– Ты что о себе возомнила, дрянь? Ты, ничтожество, шлюха лесная, решила, что можешь со мной тягаться?! Да я тебя…

Анна молча выслушала монолог Цветаевой. Подумала еще секунду.

– Это решительное «нет»?

– Да я тебя…

Угрозы Анна слушать уже не стала. Придворная жизнь учит хорошо разбираться в людях. И она видела: Ольга Сергеевна не отступится. Она не врет, здесь и сейчас она искренна, она просто не понимает, не хочет ничего понять.

У нее есть ЕЕ интересы. А дальше… какая ей разница?

Она сломала Сергея. Сломает Гошку. Сломает кого угодно…

Рано или поздно она окажется на пепелище. Уже оказалась. Но не поймет этого никогда. Не захочет понимать. Так и будет корежить чужие жизни с неотвратимостью бульдозера.

И Анна махнула рукой.

Мысленно, конечно. Она пыталась поговорить, она пыталась найти общий язык, ее не услышали и не услышат никогда. Дальше говорить не о чем. Поэтому…

Губы Анны почти не шевелились. Ни к чему.

– Умри во имя Хеллы.

* * *

Официант, который нес заказ к столику, даже споткнулся от неожиданности. Поднос, конечно, удержал и даже кофе не разлил, но не каждый же день такое увидишь?

Когда сидят две женщины, разговаривают, причем одна абсолютно спокойна, а вторая явно горячится, вот, руками о стол оперлась… а первая все равно спокойна…

А потом та, которая ругалась, это сразу видно, лицо у нее было такое, что официант даже ее собеседнице посочувствовал. С такими рожами только в ужастиках сниматься. Без грима.

Настоящий-то ужас – не когда клыки, клыки – это пошлость и дурновкусие. Настоящий ужас – это когда вот такие глаза. Когда тебя приговорили…

А собеседница даже не шевельнулась. Официант слегка позавидовал. Руки лежат спокойно, поза не поменялась, спина – хоть ты линейку прикладывай! Балерина? Или танцовщица, такая осанка только у них.

А потом та, которая угрожала, вдруг схватилась за горло, захрипела – и поползла вниз, цепляясь за стол. Потащила за собой скатерть, зазвенели приборы, жалобно звякнула, разбиваясь, ваза…

Официант поставил поднос на свободный стол и бросился на помощь. И мельком, краем глаза отметил, что вторая-то…

Она даже не шевельнулась, чтобы помочь.

Сидит спокойно, как на званом приеме, разве что не улыбается. Но и помогать не стремится. Хотя… а чего тут удивительного? Он бы тоже на помощь не рвался, после такой-то ссоры… перебьется!

На помощь бросился и Яков Александрович. Но этого не потребовалось.

Ольга Сергеевна Цветаева была безнадежно мертва задолго до приезда «Скорой помощи».

Хелла – страшнее пистолета. Ни сбоев, ни осечек, ни промахов.

* * *

– Ну, барышня, вам кто-то ворожит, не иначе.

Яков Александрович был доволен по уши. Они с Анной выходили из полиции.

Допрос?

Чистая формальность. Все видели, что Анна просто разговаривала, не приближалась, не прикасалась, не пила ничего, не ела… да и Цветаева тоже съесть ничего не успела, так что репутация ресторана не пострадала.

С легкой руки его владельца, ну и Савойского, которому позвонил старый юрист, экспертизу сделали тут же. Вскрытие…

Заняло это около трех часов, но вопросов не осталось. Инфаркт.

А вот нечего было так злиться, недаром говорится – лопнула со злости. Ладно, сосуд лопнул. Яков Александрович даже подозревать Анну не собирался – видел же!

Она просто разговаривала. А словами у нас пока еще убивать не умеют. Это вам не Гарри Поттер с его Авадой Кедаврой. Да и там – палочка, взмахи и зеленая вспышка.

– Везение ли это? – вздохнула Анна.

Она была печальна.

Да, вот так и проходится путь от человека до чудовища. Сначала – чтобы отдать долг. Потом – чтобы спасти свою жизнь, репутацию, дочку… а потом – вот так?

Хладнокровно.

Останься этот человек в живых, он мог бы доставить множество проблем. Без него всем будет лучше. Убить, нельзя помиловать. А запятые расставьте по вкусу. Когда будете заказывать надпись на памятник.

Она чудовище…

Безжалостное и равнодушное.

Монстр.

Хелла… хорошо, что я уйду. С таким даром жить не стоит.

Впрочем, вслух Анна ничего такого не сказала.

– Поверьте, везение. Эта зараза бы вас в покое не оставила. А вот сейчас… Анна, вы понимаете, что ваш сын – наследник первой очереди? И Цветаева сама его признала своим внуком и пыталась получить над ним опеку?