Эмма невольно прислушалась. Впрочем, и не слушая, можно было догадаться: брюнетка обвиняла блондинку, что та отбила у нее любовника. Судя по выражению лица, блондинка отнюдь не чувствовала себя виноватой, нападки брюнетки даже доставляли ей какое-то извращенное удовольствие. Любой человек, который смотрел на ее роскошную красоту и на дерзкую прелесть ее соперницы, невольно спрашивал себя, каким же должен быть мужчина, из-за которого могли схватиться такие красотки. Наверное, это что-то невероятное!

Любопытство охватило и Эмму. Она принялась оглядываться, и глаза выхватили из толпы лицо, которое показалось ей знакомым. Мужчина среднего роста, довольно стройный, с широкими плечами и крупной головой красивой формы. В этом правильном румяном лице чувствовались энергия и сила. Да что там, он был ужасно сексуален, Эмма даже растерялась, перехватив его мельком брошенный взгляд, от которого у нее мурашки пошли по шее. А что же бывает с женщиной, когда он откровенно добивается ее?

Эмма таращилась на него с удовольствием и, честное слово, вполне понимала брюнетку, которая ради этого мсье готова устраивать сцены в таком храме искусств, как д’Орсе.

Между тем терпение блондинки лопнуло. После очередного выпада брюнетки она что-то рявкнула в ответ, подхватила под руку яблоко раздора и поволокла его к выходу.

Мужчина, к стычке двух красавиц остававшийся равнодушным, бросил что-то брюнетке, не то «уйди, Фанни», не то «прости, Фанни», – имя Эмма расслышала, а другое слово нет, потому что произнесено оно было с сильным акцентом. Он не француз, он иностранец.

Иностранец?

И тут Эмма узнала его.

Этот мужчина идеально подходил под словесный портрет, данный проводницей Якушкиной.

Илларионов, что ли? Конечно, он!

Герой удалялся. Леопардовая задница, увенчанная золотистой гривой, висела на сгибе его локтя и молотила по полу каблуками невероятных туфель. Женщина, которую Илларионов называл Фанни, мучительно всхлипывала в двух шагах от Эммы.

Не стоило большого труда догадаться, что эта бедная Фанни брошена Илларионовым в Париже так же хладнокровно, как в Нижнем Новгороде была брошена Людмила Дементьева. Дай бог Фанни оказаться покрепче, чем Людмила! Конечно, она дама в годах, и даже точеная красота не может этого скрыть. Эмме показалось, что они с Фанни ровесницы, а блондинка лет на пять-семь моложе. Вполне естественно, что симпатии ее были сейчас на стороне покинутой Фанни, а не этой роскошной – тем более молодой – блондинки. Под всхлипы Фанни первоначальный план Эммы изменился.

Не стоит сейчас следить за Илларионовым, его адрес Эмме и так известен. Блондинка явно дорожит богатством и тем положением, которые обеспечивает ей любовник, от нее ничего не добьешься во вред Илларионову. Ладно, пусть пока живет. Лучше проследить за брюнеткой, если получится – завоевать ее доверие, разузнать о привычках Илларионова, вызнать его слабое место…

Пока Эмма так размышляла, Илларионов и золотистое замшевое животное ушли.

Через какое-то время ушла и Фанни. Эмма последовала за ней. Они перешли Сену и вскоре оказались на авеню Опера.

Фанни шла, не обращая внимания на красный свет, и если бы дело происходило не в Париже, а, скажем, в Москве или в Нижнем, уже не раз оказались бы под колесами и она сама, и приклеившаяся к ней Эмма. Они дошли до площади Опера, свернули на улицу Лафайет и на углу Друо вошли в бистро, которое называлось Le Volontaire – «волонтер», «доброволец».

Эмма чуть пожала плечами: на их пути было с десяток других бистро, почему Фанни так стремилась именно сюда? Впрочем, она тут же получила ответ, наблюдая, как почтительно здороваются с ней бармен и официантка, как ловят ее взгляд посетители. Да она хозяйка этого бистро! Не здесь ли она подцепила Илларионова? Он ведь явный бабник и, судя по всему, предпочитает не молоденьких девиц, а ровесниц или даже старше себя лет на пять-десять, причем эффектных, состоявшихся, сильных, самую малость стервозных. Если это не Эдипов комплекс, то определенно комплекс Ореста. Да, а что вы хотите, Эмма любит эти психологические аллюзии, она и сама страдает комплексом, название которого тоже восходит к античности, но не о том сейчас речь…

Эмма села за стол в укромном уголке около игрального автомата, заказала салат, фирменный эскалоп Le Volontaire, на десерт – чай с жасмином и ломтик торта «Опера». На аперитив попросила кисленький кир и, когда поднесла рюмку к губам, вдруг увидела, что из-за соседнего столика ей приветственно улыбается, подняв такую же рюмочку, молодой человек – потасканный, небрежно одетый, еще более небрежно причесанный. Очень странно: его облик показался Эмме знакомым.

Ах, все просто: парень слегка походил на Романа. Разрезом глаз, цветом волос, стройностью, легкостью в движениях. Правда, на его лице печать страдания и порока, а у Романа еще не стерлась юношеская жадность до всех искушений мира, готовность радоваться всему, что предлагает жизнь, и не видеть никаких горестей и печалей…

Что ж, вспомнить о своем, с позволения сказать, пасынке Эмме всегда приятно, поэтому она сдержанно улыбнулась в ответ, покачала в воздухе рюмкой, делая вид, что чокается, и тотчас забыла о парне, вновь обратившись к Фанни.

Глаза той были по-прежнему печальны, но лицо приобрело выражение озабоченное: довлеет дневи злоба его. Эмма ела медленно, тянула время – не только потому, что хотела внимательней присмотреться к Фанни, но и потому, что в этом бистро было необычайно уютно. Дивная атмосфера, смешение современности и старины; все вещи подобраны вроде случайно, вернее, никак не подобраны, но на всем печать изысканного вкуса, и обворожительна сама хозяйка, пусть и немолода, и в ней очаровывает то же смешение времен и стилей, которое ощущается здесь во всем…

– А позвольте уточнить, – раздался над ухом шепот, – вы флик или лесбиянка?

Вот это да! Тот самый оборванец, похожий на Романа!

– Ничего себе предположение! – возмутилась Эмма. – Вы сумасшедший, да?

– Ничего себе предположение? – хихикнул незнакомец и уселся рядом с Эммой. Из-под стола, за которым он сидел раньше, выбралась большая белая собака и улеглась, положив голову на его потертый кроссовок.

Вообще-то Эмма любила собак, и эта псина была симпатичной, но почему-то под ее взглядом ей стало не по себе.

– Вы извините, – оборванец улыбнулся, – я почему решил, что вы флик? Потому что вы переодеты, вроде как замаскированы. У вас на голове этот красненький паричок, хотя у вас лицо женщины совсем другого типа. К вашим глазам и коже подходят волосы или светлые, или темно-русые. И одежда эта дурацкая совершенно не ваша: манеры у вас не для этой жуткой робы.

Сегодня Эмма была в черных кожаных брюках, пиджаке (выделка кожи поганая, одежда при каждом движении ехидно поскрипывала) и в черной водолазке. Волосы – для контраста – морковного цвета, макияж соответствующий.

Маскировка неудачная или просто этот тип такой проницательный?

– Я не флик. – Она решила не показывать раздражения, воткнула вилку в эскалоп и отрезала кусочек. – Отличное мясо!