Я снова поражаюсь тому, как сильно она похожа на маму.

– Готово, – говорит она и поднимается. – Читай с того места, где закладка, хорошо?

– О’кей, – отвечаю я и принимаюсь разглядывать обложку. Книга называется «Фиеста», а автора зовут Хэмингуэй.

Я никогда не слышал о нем, но послушно открываю книгу в заложенном месте и начинаю тихо читать.

– Тебе не нравится Париж?

– Нет.

– Почему бы тебе не поехать в другое место?

– Нет другого места.

Читать вслух мне сперва непривычно, и я запинаюсь, но дальше идет легче. Я останавливаюсь и листаю книгу, чтобы понять, о чем речь.

Судя по всему, книга про американца в Париже, который все время проводит в ночных клубах и барах с другими богатыми иностранцами, которым нечем заняться.

Я думаю обо мне и Лиаме. У нас с героями романа много общего. Нам тоже не нравится работать. Только нам приходится воровать ради того, чтобы делать что хочется.

Американец влюблен в разведенку, но они не могут заниматься сексом, потому что травма на войне сделала его импотентом. Нудное чтиво. Понимаю, что хреново остаться без члена, но мне в лом читать целую книгу про такую херню.

И эта его разведенка вообще больная на всю голову.

Я б ее сразу послал.

Откладываю книгу в сторону и смотрю на Юнаса.

Он не шевелится.

Я встаю, подхожу ближе, наклоняюсь к уху:

– Привет!

Тот же результат.

– Хо-хо, есть кто дома? – продолжаю я.

Но Зомби-Юнас лежит там, как замороженная рыба в магазине.

Мне становится не по себе.

Мне не по себе от этой комнаты. От рисунков на стенах, которые напоминают мне мои собственные. Мама хранит их в папке дома. А бутсы и флажок навевают воспоминания о том, как я тоже играл в футбол в средних классах.

Смотрю на Юнаса.

Когда-то он был таким же, как я. Попади я под автобус, я бы тоже сейчас лежал в кровати и слушал, как какой-то придурок читает мне книжки вслух и мажет руки чертовым кремом.

Смотрю на часы. Почти одиннадцать.

Между комнатой Юнаса и Ракель расположена ванная. Просторная, выложенная белой плиткой. Душ с очень длинным шлангом. Наверное, чтобы мыть Юнаса в этой странной конструкции, похожей на качели.

Судя по всему, Ракель работает, потому что сквозь дверь слышно, как пальцы стучат по клавишам.

Тык-тык-тык.

Иногда пальцы замирают, словно их хозяйка что-то обдумывает, потом снова начинают стучать по клавишам.

Я думаю. Может, пока осмотреть дом, прицениться, что можно продать.

Возвращаюсь в спальню Юнаса, аккуратно прикрыв за собой дверь ванной.

– Скоро вернусь, – бормочу я, не глядя на фигуру в постели.

Сам не знаю, зачем говорю это, он все равно ничего не понимает. Но мне так спокойнее.

Все-таки он человек, а не мороженая рыба.

Кухня чисто прибрана после завтрака. Крошки сметены со стола, посуда составлена в посудомойку.

Рядом с хлебницей стопка бумаг.

Быстро просматриваю их.

Сверху лежит бланк заявления на компенсационную выплату по уходу за инвалидом. Скрепкой к бланку прикреплена брошюра «Закон о защите и поддержке людей с инвалидностью. Краткая информация для родственников».

Кладу документы на место и приступаю к содержимому ящиков. Но тут нет ничего интересного. Только старая посуда и разномастные столовые приборы.

– Ты что-то ищешь?

Я оборачиваюсь.

Ракель стоит в дверях. На губах улыбка. Глаза сияют. В руке у нее кошелек.

– Да… хотел налить воды…

– В холодильнике есть газированная, – отвечает она, отворачивается и надевает деревянные туфли. – Я поеду за покупками. Хорошо?

Я молча киваю.

Долго стою в кухне и жду, когда она отъедет, потом иду в ее спальню.

Двуспальная кровать застелена, тумбочка завалена книгами. Напротив кровати – двухдверный шкаф из темного дерева.

Открываю одну дверцу.

Блузки, платья, брюки на вешалках. Внизу туфли. За другой – мужские рубашки, свитера, штаны.

Должно быть, одежда ее сожителя.

Иду в ванную.

Над раковиной – белый шкафчик. Дверца открывается со скрипом.

Там две полки. На верхней – женские кремы, духи, дезодорант, коробка тампонов, на нижней – бритва и воск для волос.

Закрываю дверцу и оглядываюсь по сторонам.

Большой металлический шкаф из таких, что раньше были для документов в офисах, стоит у стены.

Дергаю ручку.

Заперт.

Приподнимаюсь и провожу рукой по верху шкафа. Бинго! Нащупываю ключик.

Ключик легко входит в скважину, и еще не повернув его, я уже знаю, что ключ тот.

Дыхание учащается.

Люди запирают шкаф, только если держат там что-то важное. Никто не станет прятать туалетную бумагу.

Дверца открывается, и я вижу ряды коробку и банок с медицинскими препаратами. Таблетки, ампулы, иглы.

Первая реакция – разочарование. Но присмотревшись к названиям на коробках, я понимаю, что они мне знакомы.

«Дексмедетомедин», «Клонидин», «Мидозолам», «Собрил», «Икторевил», «Стесолид» и «Фентанил 50 мкг/мл», раствор для инъекций.

Погоди-ка.

«Фентанил».

Хоть Игорь с Мальте и предпочитали олдскульный товар, я немного разбираюсь в лекарствах. Они все больше конкурируют с наркотиками. «Фентанил», например, на вес золота. Мальте рассказывал, что нарики режут его на мелкие-мелкие кусочки и глотают.

Провожу пальцем по упаковкам.

На каждой полке четырнадцать банок с «Фентанилом», всего сорок две упаковки. Хватит на то, чтобы проколбасить целый школьный класс на пару недель.

Недолго подумав, беру три упаковки и прячу в карман. Заметит ли Ракель отсутствие?

Баночки с прозрачной жидкостью стоят так аккуратно, что она наверняка знает, сколько их у нее. Почему-то мне кажется, что в этом она похожа на меня, Ракель умеет считать.

На нижней полке лежат уже использованные банки. Меня осеняет. Я беру шприц, наполняю водой из-под крана и впрыскиваю в пустые банки.

Проверяю крышечки. Дырки в мембране от игл такие маленькие, что их почти не видно. Закручиваю крышечку и ставлю банки рядом с остальными. Не отличишь.

Теперь можно уходить.