Вода вряд ли повредит Зомби-Юнасу, ведь наше тело на семьдесят процентов состоит из воды.

Делаю глубокий вдох, закрываю шкаф, запираю и возвращаю ключик на место.

В этот момент слышу глухой звук. Оборачиваюсь и вижу Ракель в комнате Юнаса.

В руках у нее пакет с продуктами, рот приоткрыт, словно она пытается осознать происходящее, но у нее не получается. Рука так сильно сжимает ручки пакета, что побелела, а в глазах застыл страх.

– Крем для рук кончился. Хотел новый найти.

После закрытия магазина я подсчитываю кассу, заполняю отчет и иду к Стине в кабинет.

– Входи, – раздается в ответ на мой стук.

Я кладу отчет на стол перед начальницей.

Стина смотрит на меня поверх очков и улыбается, отчего морщины на покрытом старческими пятнами лице становятся еще глубже.

– Спасибо, дружок, – благодарит она. – До завтра.

– До завтра, – улыбаюсь я в ответ и поворачиваюсь к двери.

– Погоди-ка. Как там все разрешилось с твоим сыном?

Я замираю и обдумываю варианты ответа.

Можно ли быть с ней честной? Стина хороший человек, в этом у меня нет сомнений. Но я знаю, что она, как и все остальные коллеги, умирает от любопытства.

Решаюсь пойти на компромисс. Полуправду, которая не выставит меня сумасшедшей и не даст пищу для слухов.

– Он пропал. Мы поссорились, и я выставила его из дома. И с понедельника от него ничего не слышно.

– Да что ты говоришь! – поражается Стина. – Тебе должно быть нелегко. Но он скоро вернется, вот увидишь. Бьёрн тоже иногда пропадает. Подростковый период.

Стине за шестьдесят, но ее сын моего возраста.

Я начала рано, Стина поздно.

Начальница замолкает. Снимает очки, кладет на стол рядом с отчетом и спрашивает:

– Это из-за него полиция приходила?

– Да, – отвечаю я, поколебавшись, довольная тем, что на этот раз мне удалось сдержать свою болтливость.

Щеки горят. Это даже смешно. Мне тридцать шесть лет, а я совсем не умею врать. Сгораю от стыда даже за самую маленькую ложь во спасение и думаю о Страшном суде и гневе Божьем.

По Стине видно, что она горит желанием узнать подробности, но вместо этого она снова расплывается в улыбке.

– Все будет хорошо, – заверяет она. – Езжай домой и отдохни.

– Спасибо, – отвечаю я, но не могу сдвинуться с места.

Чувствую, как по щекам текут слезы, и моргаю от удивления.

– Милая…

Стина поднимается, подходит ко мне, кладет руку на спину и усаживает на стул перед столом.

– Что с тобой?

Я смотрю на горы бумаг на столе, чувствую запах окурков в пепельнице.

И разражаюсь тирадой. Выплескиваю на Стину все, что я носила в себе. Рассказываю об исчезновении Самуэля, о бритоголовом верзиле, поджидавшем меня в подъезде, о том, что я узнала о матери и отце. Даже о пасторе, который приставал ко мне на глазах у Иисуса на кресте.

– Милая, – качает головой Стина. – Бедняжка.

И от этих слов мне становится легче. Уже одни они исцеляют.

– Будем решать проблемы одна за одной, – решительно заявляет она и поднимается.

Подходит к старому металлическому шкафу для документов и выдвигает ящик.

Я разглядываю ее широкую спину, руки, буквально вываливающиеся из блузки, смотрю на рыжее облако кудрявых волос, нимбом возвышающееся над головой. Она шумно роется в шкафу. Блестящая синтетическая ткань натягивается на плечах.

Она задвигает ящик и возвращается с фляжкой и двумя стаканчиками.

– Ты серьезно? – ахаю я. – Мы же не можем пить на работе… Теоретически рабочий день еще не кончился, хоть магазин уже закрыт. Но время оплачивается. И мы в магазине. Даже если покупатели нас не видят… Что, если кто-то…

– Ш-ш-ш, – прижимает палец к губам Стина. Потом откручивает крышечку и разливает янтарную жидкость по стаканчикам. Протягивает один мне со словами:

– Пей!

Я подчиняюсь.

Горло обжигает, и внутри разливается тепло.

– А теперь слушай меня, – начинает Стина. – То, что твой отец скрывал от тебя правду о матери, ужасно, но ничего с этим не поделаешь.

– Отец меня спас, – перебиваю я. – Он любил меня, несмотря на мои грехи, он помог мне растить Самуэля. Одна я бы не справилась.

– А мне кажется, он просто хотел контролировать твою жизнь, – фыркает Стина и опрокидывает в рот стопку.

– Это все ради моего блага, – бормочу я.

– Чепуха! Ты бы видела себя, когда говоришь об отце. Ты становишься похожа на побитую собаку, испуганную и несчастную. Все, чего хотят такие мужчины, – это контролировать нас, женщин!

Я думаю о том, как мы молились за душу мамы, как он прижимал свои сухие ладони к моим щекам и шептал: «Господь создал женщину из мужского ребра, чтобы она дополняла мужчину. А не из головы, чтобы она решала за него. Не из ног, чтобы топтала его. Нет, из ребра, чтобы быть защищенной. У сердца, чтобы быть любимой».

– Бесполезно с ним говорить на эту тему, – продолжает Стина. – И про этого пастора, оказавшегося козлом, забудь. Хорошо, что ты узнала его истинную натуру, правда? Теперь пора переосмыслить твое отношение к нему и общине.

– Но он очень много помогал мне и Самуэлю.

– Это как же?

– Одалживал мне денег. И давал разные доверительные задания в церкви.

– И думаешь, он делал это бескорыстно?

Щеки заливает краска, когда догадываюсь, что она имеет в виду. Может, неспроста он выбирал меня для всех этих проектов и все время зазывал на доверительные беседы. И во время этих бесед он всегда меня трогал. Нет, не приставал откровенно, но клал руку мне на ладонь или на плечи, когда мы наливали кофе. Касался тыльной стороной ладони моей щеки.

Тогда я воспринимала это как проявление отцовской заботы, но последние события пролили свет на все происходящее.

– Он долго это планировал. – Стина словно читает мои мысли. – Он не дурак, это точно. Хотел подобраться к тебе поближе. Хотел, чтобы ты вечно была ему благодарна. Но сейчас забудь о нем. Сейчас нужно сосредоточиться на Самуэле. Судя по всему, он попал в плохую компанию. Ты говорила с его друзьями?

– Не со всеми.

– Поговори. Сейчас не будем думать о том, почему он не выходит на связь, но стоит написать заявление в полицию об исчезновении. Они, может, и расспрашивали тебя о Самуэле, но это не значит, что они в курсе того, что юноша пропал и что его надо искать.

Стина делает паузу и окидывает меня взглядом.