– Так. Ты ученый. Работаешь лучше?

Сева рассмеялся.

– Я – ученый? Какой я ученый? Приди, подай и выйди вон.

– Жалко.

– Да, не то слово…

Когда вышли из поезда, он вдруг испугался, что она сейчас попрощается и уйдет. Он быстро спросил:

– Пива хочешь?

– Можно.

Они зашли в первое попавшееся кафе. Черенцов никогда бы так не сделал. Ему обязательно надо было зайти в одно, другое, третье. Зайдя, он топтался между столиками, с умным видом оглядывался по сторонам. Сева как-то предложил в меню заглянуть. Славка возмутился:

– Зачем мне меню. Я и так все вижу. Тошниловка – она и есть тошниловка.

Сева спросил:

– Ты что будешь?

– Пиво.

– Понятно, что пиво. Какое пиво?

– Me da igual.(Мне все равно.)

Когда выпили по первому бокалу, Ванда сказала, что сама закажет.

– Ты что боишься, что мне денег не хватит?

– Так. Может быть.

– Не может быть.

После третьего бокала напряжение отпустило и даже настроение поднялось. Он почувствовал себя сильным рядом с этой ничтожной придурковатой полькой. Спросил:

– Что ж ты все тринадцать лет в вагончике живешь?

– Нет. Раньше работала. Стилист.

– А сейчас что же не работаешь?

– Больше места нет.

– Выгнали?

– Выгнали.

– И чего ты в Польшу не вернулась?

– Пока тут живу. А ты дом купишь?

Сева разозлился.

– Да, щас. Три дома. Расхватали все дома. Basta! (Все.)

Она охнула.

– Не дали?!

– Не дали…

– Почему?

– Скоты потому что…

Ванда вскинула белесые бровки.

– Скоты?

– Скоты. Животные…

– Животные?

– Cabrones! (Козлы).

Получилось очень громко. Ванда испуганно заозиралась. В Испании это почему-то считалось самым страшным ругательством.

– Так не говорить… Услышат.

– А как тебе говорить? Ты ж не понимаешь.

– Так. Поняла. У тебя много денег есть?

– Хватает…

Потом спохватился.

– Ну не так чтобы много…

– Мало денег?

– А что?

Ванда опустила голову. О чем-то задумалась.

– Тебе надо помочь?

– В каком смысле?

– Ну так… Ты где живешь?

– Возле Конгосто…

– Ты один платишь?

– А кто ж за меня платить будет?

– Трудно…

– Нормально. Тебя друг не хватится?

– Как хватится?

– Искать не будет?

– А, нет. Не будет. Я тебя провожу.

– А как ты потом доберешься?

– Я заплачу.

– За что?!

– За место. Сколько есть комнат?

– Спальня и сала (салон). У меня в сале есть диван.

– Так хорошо. Я там сплю.

В метро Ванда задремала. Просто закрыла глаза и застыла. Сева напряженно думал, правильно ли он поступает. Еще можно было отыграть назад, что-то сказать, придумать. А можно и ничего не придумывать. Не велика птица.

Когда подходили к дому, Ванда спросила:

– У тебя колакао есть?

Этот простой вопрос Севу поразил. Колакао, сладкий порошок, похожий на какао, в большой пластиковой банке, он полюбил с первого дня. Нашел в кухонном шкафчике у Семена. Там на банке была картинка, иллюстрирующая метод приготовления. Он выпил одну, потом намешал вторую, воровато оглянувшись, не видит ли Семен. Только внешне этот порошок походил на какао. На самом деле это была смесь горячего шоколада, крема, сливок и еще каких-то неведомых ароматов. Никогда в жизни он не пил ничего подобного. Со временем вкус приелся, но то первое, волшебное впечатление осталось навсегда.

– Ты что после пива будешь колакао пить?

– Так. Очень люблю колакао.

Сева неопределенно скривился.

– Да ну, фигня какая-то синтетическая.

Дома Ванда по-хозяйски покопалась в кухонных шкафчиках, достала две чашки и коробку с колакао.

– У тебя чисто…

– Не люблю грязь.

– Поняла.

Пили молча. Сева судорожно соображал, какое белье дать. Было у него два нераскрытых комплекта, но их доставать не хотелось. Все равно на одну ночь. С другой стороны, хотелось произвести впечатление старожила с местными привычками и местной небрежностью. В итоге остановился на выстиранном комплекте, тоже вполне сносном. Стелить она вызвалась сама, а он ушел к себе в комнату. Он лежал и слушал, как течет вода в душе, потом раздались ее аккуратные шаги в гостиной, которую здесь все называли салой. Потом все затихло, и он с тревогой слушал тишину. Расслабиться не получалось, и он уже сомневался, что уснет в такой обстановке. Проехала машина, прорезав желтым лучом темноту шторы. Тут и отсветы были другие. Никогда здесь не выстраивались на потолке светлые кубики, которые перемещались как в мозаике, создавая причудливые фигуры. Из них рождались новые, совсем непохожие, и процесс был непрерывный и каждый раз другой, как все дни в Москве. Под ту мозаику теней Сева засыпал, зная, что она появится и завтра, и послезавтра, и всегда. И был покой, и не было снов. Он не слышал, как она вошла, просто внезапно почувствовал ее присутствие рядом, на своей кровати. Первым желанием было оттолкнуть, но она неподвижно лежала на спине, не касаясь его и не обращая ни малейшего внимания. Он весь напрягся, готовый дать отпор при первой попытке прикосновения, но она, казалось, чувствовала, что этого делать не следует.

– Ты зачем пришла?

Она никак не реагировала, но он уже начал успокаиваться. Откуда-то пришло ощущение, что она неопасна. Он сам не мог объяснить, откуда оно появилось.

– Я спрашиваю, что ты пришла?

– Ты не спишь…

– А тебе-то что?

Она промолчала. Сева осторожно отодвинулся, подоткнув под себя одеяло.

– Тебе что, одной кровати мало?

– Расскажи мне что-нибудь…

От неожиданности он резко повернулся к ней лицом.

– Я тебе что, «Спокойной ночи, малыши»?

– Малыши?

– Малыши, малыши! Маленькие детки такие, знаешь?

Он слегка раздвинул большой и указательный пальцы, изображая размер деток.