В одиночестве я иду по холодной улице, удаляюсь от Призраков, которые смотрят мне вслед, и от Этти, которая не смотрит.

Иду навстречу тому, что меня ждет.

«Ты должна быть храброй», – сказала мне Азельма.

Расправляю плечи и делаю вид, что мне не страшно.

* * *

Через несколько минут у меня на пути возникают тени.

– Что вам нужно? – спрашиваю я, стараясь говорить спокойно.

Монпарнас наклоняет голову, и я подавляю дрожь в теле.

Так странно думать, что еще несколько дней назад я его боялась. Сейчас я смотрю на него только с легкой опаской. Гораздо проще справляться с тем, что тебя ждет, если об этом не думать. Ну что ж, у меня была целая жизнь, чтобы об этом не думать.

– Сегодня ты оказала услугу Торговцам смертью. Баронесса Кордей… – он ищет подходящее слово, – счастлива.

Это странно звучит из его уст. Мне сложно вообразить, чтобы Кордей проявила хоть какие-то эмоции, особенно – связанные со счастьем.

– Я подумал, тебе это может пригодиться. – Он протягивает мне кинжал. Его кинжал, с рукояткой из слоновой кости. Тот самый, которым он обычно поигрывает, как бы угрожая собеседнику. Тот, что Убийцы носят с собой до самой смерти. Я никогда не слышала, чтобы Убийцы отдавали свои кинжалы другим людям.

Я очень удивлена, и осознаю оказанную мне таким подарком честь.

– У меня в запасе еще несколько таких, а у тебя, судя по всему, есть враги.

Беру кинжал. Он легкий, но клинок острый и выглядит опасно. Ручка из слоновой кости украшена изображениями черепов и филигранью.

Но он не защитит меня. От этого не защитит.

Монпарнас смотрит на меня. Его глаза выискивают на моем лице какой-то знак. На секунду возникает желание попросить его остаться со мной. Знает ли он, что должно случиться?

Знает, иначе не отдал бы мне свой кинжал.

Но его нельзя сюда впутывать: он Убийца, а я Вор, и он не может вмешиваться в мои дела. Поэтому он дает мне оружие, чтобы я сама себя защитила.

– Спасибо, – говорю я.

Не знаю, что делать, а потому просто иду дальше, оставляя его позади.

Думаю о кинжале из слоновой кости. Думаю об Этти.

Передо мной встает солнце. Пробиваются первые лучи света. Мы, Отверженные – ночные создания. А эта ночь заканчивается. Поднимаю голову и свистом напеваю Утреннюю песнь. Ко мне присоединяется второй голос.

– У тебя новые друзья? – Рядом со мной появляется Феми. – Можно подумать, что с нынешними у тебя мало хлопот.

Я улыбаюсь.

– Ты не обязан идти со мной, – говорю я ему.

Феми кивает, но продолжает шагать рядом. Он помнит обещание, которое дал кое-кому несколько лет назад. Обещание присматривать за мной. Я рада, что он здесь.

Они поджидают нас в переулке. Лицо Тенардье перекошено от ярости. Он пьян, и с ним четверо Хищников.

– Нина, – говорит Феми, – мы можем убежать.

Вспоминаю, как много лет назад, когда я была еще ребенком, он уже произносил такие слова. Но и тогда это не сработало.

– Он моя кровная родня. Мастер моей гильдии. Как долго я смогу от него скрываться?

Феми смотрит на меня так, будто перед ним стоит Азельма. Он знает все слова, которые я не произношу. Если Тенардье выместит весь свой гнев на мне, может быть, он не тронет Этти. Ему запрещено причинять вред Этти, но по тому, как он раскачивается из стороны в сторону, подозреваю, что сейчас Тенардье наплевать на все правила и законы.

– Так-так, а вот и моя дочурка-кошечка.

Тенардье хватает меня и с силой бьет о стену. Слышу, как хрустят ребра, чувствую, что весь воздух разом вышел из легких; голова начинает кружиться.

– Знаешь, сколько денег я потерял? – спрашивает он меня.

Чувствую его тяжелое, пропахшее вином дыхание, и в голове проносится тысяча воспоминаний. Грязные слова, приступы ярости, сотни синяков, десяток сломанных костей. Вспоминаю, как Азельма умоляла его прекратить.

– От того, что ты побьешь меня, она не вернется. Она теперь под защитой Орсо, – отвечаю сквозь стиснутые зубы.

– Ты права, ее это не вернет, зато мне подарит огромное удовлетворение.

Он толкает меня, и я падаю, ударяясь головой о холодные камни.

– Тенардье, Томасис не будет рад, если ты покалечишь его лучшую Кошку! – кричит Феми.

Он встает перед Тенардье, но тот в пьяном угаре отталкивает его.

– Томасис пусть катится к Изенгриму! – бросает он.

Оскорблять Томасиса в присутствии Феми – большая ошибка, но, кажется, Тенардье слишком пьян и не понимает этого.

– Она приносит гильдии в десять раз больше того, что можешь принести ты, Тенардье. Подумай об этом. Если переломаешь ей ноги или руки и она не сможет больше добывать свою долю, представь, что он скажет!

Тенардье улыбается.

– Верно, но это не я покалечу ее, – говорит он.

Он щелкает пальцами, и ко мне приближаются Хищники.

Если мне суждено умереть от чьей-то руки, я бы хотела успеть нанести хоть несколько ударов. Хотела бы пасть в бою. Но если сейчас ввяжусь в драку, если хоть раз подниму руку, Тенардье выместит весь свой гнев на Этти. Он будет терпеливо подстерегать ее повсюду, пока она не испытает на себе вкус его ярости. Такой он человек.

– Тенардье! – Феми предупреждающе повышает голос.

– Их подослал не я. – Тенардье отступает, чтобы наблюдать за происходящим с голодным блеском в глазах. – Представь, что я просто посланник, – говорит он и смеется при виде ярости Феми.

– Ты теперь шакал Тигра, Тенардье? Это плохо для тебя кончится.

Тенардье пристально и сурово смотрит на меня из-за массивных фигур Хищников.

– Ах, Ястреб, я бы и рад вмешаться, но ты же меня знаешь. – Его лицо расплывается в хищной улыбке, золотые зубы блестят. – Я всегда на стороне победителей.

Хватаюсь за стену и встаю на ноги, пока Хищники кружат вокруг меня как шакалы.

С первым же ударом я падаю на землю, даже не пытаясь защищаться.

Во рту металлический вкус. Пальцы скребут холодную, влажную землю, в ушах звенит от боли. Будет легче, если не думать. Если спрятаться, закрыться.

Чувствую, как под ладонями бьется сердце моей матери, Столицы, и шепчу слова, которые говорила в детстве, множество раз произносила, как молитву, лежа на липком, залитом вином полу.

«Все в порядке, это просто боль. Скоро все закончится».

– Ради Ренара, она же твоя дочь! – умоляет Феми.

Меня охватывает бешенство, усиленное болью. Я могла бы быстро покончить со всем этим. Но я поднимаю голову.

Мне не следует этого говорить, но я не могу сдержаться.

– Я никогда не буду