Снова шагнул прямо на меня, и когда совсем приблизился, сунул в руку лекции.

— Я не хотел вас компрометировать, — произнес вдруг и продолжил горячо, пылко, как мальчишка, а не мужчина. — Я не хотел ничего делать помимо вашей воли, Алина… Эм… Алина Хаматовна… Это было недопустимо, непозволительно! Пожалуйста, простите меня! Я все готов сделать, чтобы вы простили меня. Дайте мне задание, дайте мне возможность… Дайте мне шанс… Я должен добиться вашего прощения. Потому что я…

Казалось, сейчас я услышу правду. Глаза Вяземцева сверкали как в лихорадке, пальцы сжимали ручку сумки так, что кожа слегка даже поскрипывала, губы едва заметно вздрагивали. Он сделал еще шаг и остановился почти вплотную… Я вдруг захлебнулась воздухом, а Шаукат шумно задышал в лицо… Желваки прокатились по его скулам.

Чудилось — я чувствую его жар, вот прямо так, на расстоянии. Ощущаю приятное волнение, словно юная девочка-студентка, ожидающая решающего признания от своего студента-воздыхателя.

Вяземцев переступил с ноги на ногу. Зачем-то закинул сумку на плечо, будто планировал освободить руки. Я проследила за этим его жестом, и Вяземцев сразу же спрятал ладони в карманы. Будто опережал мои сомнения.

Не знаю что между нами случилось, но время и пространство потеряли смысл. Мы словно остались только вдвоем, и больше никого вокруг, во всем корпусе.

Шаукат быстро сглотнул, сделал глубокий неровный вдох и, похоже, собирался закончить. Не сводя с меня внимательного взгляда.

Но в эту минуту со стороны дверей послышалось:

— Вы закончили?

Я встрепенулась и отшатнулась от Вяземцева.

В аудиторию зашел высокий, пожилой преподаватель в коричневом костюме со значком коммуниста на нагрудном кармане. Сейчас их снова начали носить, хотя и выглядело это немного странно.

Шаукат даже не шелохнулся. Но и не пытался что-то предпринять, снова приблизиться или продолжить нашу беседу.

Кажется, он, наконец-то, отчетливо понял что можно и что нельзя делать в вузе в общественных местах. И это не могло меня не порадовать.

Я решила срочно ретироваться и обдумать случившееся в более спокойной обстановке. Без этих голубых глаз, которые смущали и волновали. Без близости Вяземцева, которая действовала почти гипнотически. Одна. Наедине со своими чувствами, желаниями и сомнениями.

Попытаться привести мысли в порядок и, по возможности, разложить все по полочкам.

Мне нужно успокоиться и посмотреть на ситуацию с холодной головой, без опасений, что нас с Шаукатом опять застукают в самый неурочный момент.

— Да-да! Мы закончили! — быстро бросила я и стремительно рванула на выход.

Я опасалась, что Шаукат повторил предыдущий опыт. Бросится следом и начнет выяснять отношения прямо в холле вуза, у всех на виду. Но он не догнал меня и не преследовал.

Ближе к кафедре я перевела дыхание и посмотрела на часы.

Черт побери! Я опаздываю на лабораторные работы!

Я припустила быстрее, но уже по-деловому, а не так, словно за мной гнались все черти ада. Или двоечники, которые умоляли поставить им хотя бы тройку… «Канючников», как их называли в вузе, преподаватели боялись куда больше нечисти…

Только забегая в лабораторию, я вдруг вспомнила, что это занятие провожу с Иреком. Не знаю почему, но стало ужасно неловко. Словно изменила мужу и теперь иду к нему на свидание. Отметить двадцать лет безоблачной семейной жизни…

Стоило забрать у лаборантки ведомости, как Ирек подошел ко мне с теплой улыбкой.

— Я отметил твоих студентов и раздал задания. Ужасно, что лекции в другом корпусе. К концу семестра у студентов вечно куча вопросов и приходится задерживаться. А потом бежать марафон по переходу. Давай так. Ты пойдешь попить чай минут на десять, пока твои готовятся к сдаче теории. А я прослежу за всеми.

У меня слова застряли в горле. Ирек выглядел очень симпатично в синей водолазке, подчеркивавшей его жилистую фигуру и черных джинсах. Его курчавые волосы чуть отросли за последние месяцы и придавали скуластому лицу больше выразительности.

Этот красивый умный мужчина так обо мне заботился. А я… я…

Я даже сейчас думала о Вяземцеве. Сравнивала их. Вспоминала мускулистую фигуру Шауката в дорогой толстовке и синих брендовых джинсах. Черт! Это тот случай, когда упаковка, несмотря на свою стоимость, не шла ни в какое сравнение с… эм… содержанием.

Так, кстати, Анна говорила о мужском достоинстве своего мужа, по совместительству своего бывшего студента.

Помнится, на заседании кафедры эти ее обиженные слова произвели настоящий фурор. Я думала, большинство коммунистов старой закалки либо хватит удар, либо они сами схватят стулья и бросятся за Анной как за буржуйкой.

Я пробурчала:

— Спасибо.

И отправилась глотнуть чаю, чтобы хоть немного промочить горло и запить это неприятное ощущение. Будто предаю Ирека. И главное! Мы ведь с Вяземцевым даже не целовались!

Да и с Иреком уже сто раз обсудили, что мы просто друзья и не больше. Во всяком случае, пока…

Тогда почему же мне так погано?

Кат

Алина убежала, как ошпаренная, а Кат так и остался стоять посреди аудитории, будто врос в пол. Ощущения ее близости не отпускали. Волнение, странный внутренний трепет и радость… Какая-то ненормальная, нелепая, глупая радость от мысли, что они были вдвоем, близко. Ведь этого так давно не случалось! С момента их встречи в подсобке. Радость от того, что она не сбежала. Пыталась, но все же вернулась.

У него до сих пор сосало под ложечкой и хотелось восторженно заорать от мысли, что она была настолько близко.

Тупо! Как же тупо! Ведь между ними, по-прежнему, ничего нет.

Хотя не так! Между ними ее предрассудки, какие-то там личные тормоза и этот… чернявый препод!

Да и выглядел Кат, прямо скажем, как последний дебил! Тупой, влюбленный дебил!

Мялся, терялся, не знал, как правильно все сформулировать!

Нет, он не боялся сказать это слово на букву «л», которое так и липнет к языку у молодняка. Он опасался, что Алина еще не готова. Что его признание напугает ее, оттолкнет или еще что.

Он никак не мог понять, как к ней подступиться!

Что сказать, чтобы Алина поверила? Чтобы ее интуиция, которая поначалу безошибочно определила, что Кат не совсем честен, что мужики затеяли тот дурацкий спор, сработала и сейчас. Подсказала, что Вяземцев искренен и поборола предубеждение.

Это же надо дойти до такого!

Да с каких пор Шаукат Вяземцев не в состоянии сказать женщине, чего он хочет от нее? С каких пор у него такой ступор? С каких пор от волнения перехватывает дыхание и слова не идут на ум? С каких пор он блеет, как баран?