Смотрю в его лицо. Такое спокойное во сне. Красивое до умопомрачения. Понимаю я баб, запрыгивающих на него. Сама вон как резво запрыгнула. Про все свои опасения, все свои принципы забыла.

Интересно, что это было ночью? Явно не помутнение рассудка. Я не барышня восемнадцатого века, такой фигней не страдаю.

Тогда что?

Он же не проявлял инициативу. Не требовал. Верней, не так. Требовал. Но не словами и не действиями.

Смотрел просто. Так, что все внутри горело.

А, может, наложилось все одно на другое.

Вечер этот дурацкий, моя идиотская роль утешалки для хозяйской дочки, потом клуб, потом погоня страшная…

Когда поняла, что все закончилось, по-настоящему поняла, уже в больнице, сдав объевшуюся таблетками Свету на руки медиков и быстренько открестившись от обследования…

Сразу вспомнила его дикий напряженный взгляд в машине. На сестру. На меня. И как-то стало страшно.

Осознала, что сейчас, как говорила моя учительница по литре «познаю хозяйский гнев». А, так как первая моя реакция всегда была — бежать и прятаться, а потом уж, если это не помогало, огрызаться и бросаться, то так и сделала. Побежала.

Жаль, только забыла, что фиг от него убежишь, от ищейки.

Догнал.

И потом, в машине… Смотрел. Сейчас вспоминаю, перевариваю все, передумываю… И вроде звучит смешно, потому что… Ну, подумаешь, смотрел? И что? И из-за этого ты, Сашка, на него прыгнула?

А не врешь ли ты сама себе, Сашка?

Я тихонечко, так, чтоб не разбудить, не дай Бог, аккуратненько веду подушечкой пальца по заросшей густым волосом груди. Я сегодня ночью оторваться от нее не могла. Целовала. Кайфуя от вкуса. От запаха. Сейчас не буду. А то проснется. Хотя, хочется…

Вообще, надо бы как-то скатиться с этой живой подушки, а то трогаю-трогаю… И уже неудобно немного.

Ноги мои с двух сторон от его тела, животом к животу прижимаюсь, к верхней его части, к первым твердым кубикам. А щекой недавно совсем к плечу прислонялась, когда спала.

И теперь хочется трогать губами кожу на мощной шее, кадык обцеловывать, подбородок твердый. И губы. Красивые. Такие красивые! Что он ими выделывал сегодня ночью! Ка только не сожрал целиком!

А я бы и не отказалась.

Так… Лежать становится вообще плохо. Еще немного, и он это почувствует.

Надо вниз чуть-чуть… Тем более, что, кажется, фаза глубокого сна у него. Лапа с моего зада сползла.

Мягко двигаюсь ниже, по сантиметрику, по чуть-чуть… Вроде все нормально, процесс идет.

Теперь приподняться и ногу перекинуть.

— Куда? — хриплый со сна голос напоминает рык зверя.

Ой…

Лапа, вроде только что спокойно лежащая на кровати, опять на моей заднице! И прихлопывает плотно!

— Лежать.

Понимаю, что явки провалены и надо колоться. То есть говорить правду.

— Я прост… Я, понимаешь… На работу… Вот… Грым… Ой! То есть Валентина… Она…

Бляха муха, Сашка! Соберись! Чего несешь?

Судя по неожиданно острому взгляду синих прищуренных глаз на мое красное лицо, Виктор тоже считает, что я несу бред.

И не вовремя.

Меня уже двумя ладонями прижимают к средним кубикам живота, прямо промежностью. А потом…

— Ой… Вик… — я ощущаю уже готовый к работе член — вот уж кому отдыха вообще не требуется, трудоголик, мать его — и начинаю торопливо бормотать, стараясь лишний раз не дергаться. Во избежание. — Вик… Мне на работу. Правда-правда! Если не явлюсь, грым… Ой, то есть Валентина… Она… Всех собак спус… Ай!

Айкаю я по вполне понятной причине. Все то время, что лихорадочно пытаюсь пробудить в сыне хозяина хоть какое-то понимание ситуации и сострадание к моей горькой подневольной судьбе, он мягко, но неотвратимо продвигает ладони вниз.

Вместе со мной, естественно.

А, учитывая, что внутри все начало пульсировать с того самого мгновения, когда я пальчиком по его груди принялась водить, понятно, насколько мой организм рад такому продвижению. Член скользит легко, заполняет сразу, до упора.

И да, остается только айкать в такой ситуации.

Отталкиваюсь от твердой груди, упираюсь ладошками в живот. Смотрю, как мне кажется, укоризненно.

Кажется, наверно, потому что никакой реакции. Вернее, никакой, нужной мне реакции.

— Вик… Ах! — Меня недвусмысленно подбрасывают бедрами, член заходит еще глубже, выбивая все возражения.

— Давай сама, как вчера, Снегурка, — хрипит он. И шлепает по заднице. Поощрительно.

Черт… Он невыносимый, никого не слушающий, деспот, гад, жестокий, самовлюбленный… Ай… Мамочка моя…

Я не могу больше ничего не то что сказать связно, даже помыслить.

Виктор смотрит в мое лицо, наверняка красное от возбуждения, невольно закусываю губу, не умея оторвать от него взгляда, пока скольжу по члену, легко, медленно, с ускорением и отчетливым пошлым шлепком в финале. Так, как мне нравится. Боже, как нравится! Боже…

— Давай, Снегурка, давай, — командует он, и глаза, неотрывно следящие за выражением моего лица, внимательно отслеживают каждое движение, спускаются ниже, чтоб полюбоваться на то, как правильно соединяются наши тела.

Это дьявольские глаза темнеют еще сильнее, Виктор дышит тяжелее, ладони ложатся на мои ягодицы, чуть подтаскивая к себе, немного меняя угол проникновения, я не успеваю осознать, как уже внизу, под ним, только ногами беспомощно взбрыкиваю.

А в следующую секунду уже вижу свои ступни у него на плече. Виктор перехватывает их, держит и жестко натягивает мое тело на себя. Так грубо. Так больно. Так хорошо!

Я кончаю, наверно, не столько от его члена в себе, сколько от его жадного до моих эмоций взгляда.

Он меня имеет глазами. В первую очередь. И это секс высшей пробы.

Виктор кончает следом, едва успев выйти.

Потом он счастливо зарывается в мои волосы, пару секунд с шумом вдыхает воздух, облизывает шею.

Как большой, довольный жизнью котяра.

Я восстанавливаю способность говорить не сразу. Слишком остро все. Вот как так? Всю ночь с ним провела, а все равно невозможно горячо.

Виктор успевает улечься опять на спину, прикурить, подтащить меня под бок.

Я вожу пальчиками по его груди. Думаю.

— Не сопи, — неожиданно выдает он лениво, — я тебе выходной еще даю.

— Ты мне не начальник, — возражаю я, — и вообще. Неправильно это все…

— Вот только не начинай про «ты обещал», — смеется он, — понятно же, что глупость…

— Сказал глупость? — мне становится интересно, приподнимаюсь и разглядываю его умиротворенное лицо.