— Галя, аврал! — зычно крикнул Сергей Михайлович в сторону веранды, закрывая створки дверок погреба. — Кажись, наши приехали! Зосима, тащи банки в дом, а я гостей встречу.

Со стуком открылась металлическая калитка, и показалось веселое лицо тестя. За его спиной хлопали дверцы старенькой «Волги» и слышался характерный украинский говор тещи.

— Серега, ты чего гостей не пускаешь? А ну отворяй ворота!

— Отворяю, отворяю! А кто там у нас еще-то приехал? Где там моя любимица Аленушка?

Дом сразу наполнился шумом и гамом. Супруга Галина в ярком переднике успевала накрывать стол, сюсюкаться с годовалой Аленкой, дочерью своей младшей сестры Ирины, ухаживать за родителями и вести пространную беседу сразу со всеми. Игнатьев понял, что годовщина свадьбы — один из праздников, который тут принято праздновать вместе. Сегодня дата не круглая, но родители всегда приезжали на торжество поднять рюмочку за счастье в доме своей дочери.

С Игнатьевым сразу все стали вести себя как с ближним родственником. Зосима Иванович вспомнил, что тестя Виталия Ивановича и тещу Лидию Петровну он ни разу в жизни не видел. Да и у двоюродного брата он был-то всего пару раз. В первый раз родители Галки еще жили в Украине. А во второй — он был тут наскоком, буквально на полдня. Серега-то с Галкой, те к нему по молодости частенько приезжали. А вот уж лет десять, как перестало тянуть из дому. Возраст.

Стол был накрыт огромной скатертью, вышитой узором в малороссийском стиле, и ломился от солений и копченостей. В просторной гостиной на первом этаже, которую хозяин гордо называл каминным залом, сразу стало тесно. Раскрасневшиеся Виталий Иванович и Лидия Петровна, как обычно уже после третьей рюмки, принялись петь слаженным дуэтом веселые украинские песни. Ирина уложила наверху в спаленке дочку и подпевала старикам, периодически спохватываясь, поглядывая наверх, где спала Аленка. Она шикала на певунов, грозила пальцем, и они пару минут пели чуть тише.

Игнатьев сделал вид, что не замечает взглядов, которые на него бросали Сергей и Галина. Он выпил две рюмки, но больше пить не стал. Принял решение — держись.

Никольченко по тому, как Зосима начал курить сигарету за сигаретой, понял, что мужик держится. И он решил его поддержать, отвлечь разговором. Однако двоюродный брат принял свое решение.

— Слышь, Сергей, — с видом заговорщика зашептал Игнатьев на ухо, — а ничего, если я тихонько исчезну? Вы тут родня, чего я буду как сыч сидеть.

— Маринка, что ль, ждет? — саданул кулаком брата в бок Сергей.

— Во бабы какой народ, сил никаких нет, — сокрушенно покачал Игнатьев головой. — Весь поселок небось уже знает?

— А тебе-то что? — рассмеялся Никольченко. — Вы что, школьники? Два взрослых человека, кому какое дело до ваших отношений? Я только хотел сказать, что если ты что серьезное задумал, то одобряю. Она баба хорошая. Если пить не будешь… Ночевать-то придешь?

— Как получится, — проворчал Зосима Иванович. Ему было вдвойне неприятно, что в свои годы он еще смущается этих тем.

Около одиннадцати Галина стала толкать в бок захмелевшего мужа.

— Сережа, звонят… слышишь, у калитки кто-то.

— А? Ну-ка глянем!

— Ты куда, зятек? — весело осведомилась теща. — У нас еще есть!

— Если в доме праздник, — со смехом развел Никольченко руками, — то гость валит валом. Пойду гляну, кто там к нам еще пришел.

Накинув на плечи старый милицейский китель, который висел на гвозде на веранде, он закурил и двинулся в сторону ворот. В калитку не барабанили, в электрический звонок больше не звонили. Гость был скромный. Может, кто из соседей?

— Кто там? — окликнул Никольченко.

— Сергей, это я, Наташа Садовская!

— Наталья! — воскликнул хозяин, поспешно отпирая калитку. — Ты, что ли? Вот это сюрприз! На ловца, как говорится, и зверь…

Молодая женщина держала за руку сонного четырехлетнего сына и выглядела встревоженно. Лицо ее было бледным, а глаза с испугом смотрели на Никольченко.

— Какого ловца? — прошептала она сдавленным голосом. — Ты о чем, Сергей Михайлович?

— Да что случилось-то? Ты как не своя. Да поговорка такая есть. Я ж тебя найти пытаюсь который день, на работу названиваю, домой заезжал пару раз.

— Зачем? — женщина чуть ли не попятилась. Мальчик, которому она сдавила руку, захныкал:

— Мам, я кушать хочу.

— Господи, да на тебе лица нет, Наталья, — не на шутку испугался Никольченко. — Ты чего? Брата двоюродного я хотел к тебе устроить на работу. Мужик толковый, из полиции недавно ушел. А ты… — и тут до Сергея Михайловича стало доходить. — Так ты скрываешься, что ли? Та-ак! Дела! А ну заходи быстрее. Давай, давай. И рассказывай все по порядку.

— Потом, Сережа, расскажу, — ответила женщина, шагнула за калитку и чуть не упала на подкосившихся ногах. — Извини, устала очень, долго добиралась. И все на ногах.

— Принимайте гостей! — бодро велел Никольченко, вводя в дом женщину и ребенка. — Мальца за стол посадите, да накормите с дороги, пока он не уснул. А это Наталья Васильевна, давняя знакомая… по службе. Мы пока в кабинет поднимемся.

Сергей Михайлович поймал встревоженный взгляд жены и ободряюще кивнул. Мол, все в порядке, не волнуйся. Женщины тут же засуетились возле мальчика, который, увидев такое обилие еды, сразу забыл про мать.

— Я курицу хочу, — пробурчал он, тыча пальцем в большую тарелку с окорочками.

— А давай-ка сначала руки помоем с дорожки, — засюсюкали вокруг. — Как же мужик за стол и с немытыми руками… Он тогда не вырастет… А вот мы ему сейчас кусочек побольше, да с корочкой…

Никольченко пропустил Садовскую в кабинет и плотно прикрыл дверь. Шум и галдеж снизу сразу почти перестал быть слышен. Наталья буквально рухнула на диван. Она не глядя сбросила туфли, отшвырнула их ногой, и Никольченко увидел, что колготки у нее на пальцах порвались. Значит, все очень серьезно, раз так. И костюм на ней мятый, и волосы на голове несколько дней немытые. Такой он свою знакомую никогда в жизни не видел. Скорее наоборот, она всегда была ухоженной, аккуратной.

— Что стряслось, Наташа? — спросил Никольченко, присаживаясь рядом на краешек дивана.

Молодая женщина вместо ответа вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась. Она плакала долго. Пошарив по карманам и не найдя носового платка, стала вытирать слезы рукавом жакета. Никольченко, как мог, успокаивал, говорил ободряющие слова, брал ее за руку, гладил по голове, по плечу. И наконец Наталью прорвало. Садовская сквозь слезы стала рассказывать, как поехала со своим директором смотреть строительство его загородного дома, как приехали на место, как он не смог добудиться сторожа, а потом в темноте стал хвалиться, что и где будет строиться. А потом она отошла… ну, потому что они перед этим выпили много пива… и услышала, как подъехала машина. Какие-то голоса, вроде ничего тревожного. А потом…