А еще через час отгорел искристый столб погребального огня, вознесший прямо к небу прах погибших в бою воинов. И Сэгг суетился вокруг небольшого костерка, мешая аппетитное варево. И спали вповалку матросы, не дождавшись доброй, возвращающей силы похлебки…

— О чем задумались? — вывел короля из задумчивости голос Листа.

— Я думаю, пришла пора нам расстаться, — проговорил Денхольм, взвешивая на руке каждое упавшее слово. — Мы слишком опасные пассажиры…

— Я не бегаю от опасности, государь…

Король не счел нужным удивиться такому обращению. Лишь спросил:

— Давно догадались?

— Стэнли вас первым разгадал. А я во время драки понял, что он прав. Что это за люди, государь?

— Если бы я знал, — вздохнул Денхольм. — Как бы то ни было, мы уходим. Вот деньги, немного больше, чем мы обещали. Ваши люди пострадали, я хотел бы заплатить и за эту битву, но, боюсь, останусь без гроша…

— Я не взял бы с вас и обещанных денег, — задумчиво уронил капитан, — да придется людям объяснять почему.

— А мне бы этого не хотелось, — улыбнулся король, вкладывая в обветренную руку увесистый кошель. — Только умоляю, не мешайте нам уйти…

— Не собираюсь, — улыбнулся и контрабандист. — По воде плыть опасно. И в Эрингаре вас наверняка встретят с подобающей убийцам помпой… Выспитесь хорошенько под нашей защитой, потом ступайте вдоль реки: по этому берегу деревень много… Если хотите, выделю ребят покрепче для охраны.

— Спасибо, капитан Лаэст, — покачал головой король. — С охраной мы станем заметнее. Кто бы мог подумать, — снова улыбнулся он, — я плыл на корабле самого Лаэста, знаменитого пирата Лаэста, за которым несколько лет безуспешно гоняется весь Королевский флот!

— И который остается вашим преданным слугой, государь! — поклонился человек, известный как самый опасный и удачливый пират Южного моря.

Вскоре на берегу спали даже часовые. Стараясь ступать как можно тише, шут принес сумки с провизией и теплыми одеялами. Король приладил к поясу полюбившийся меч, проверил в Незримом Кошеле булавку Эксара, Перстень Власти и Большую Печать. С ласковой печалью оглянулся на сонный «Ветер»…

— Ветер рассыпал по небу монисты.

Тяжко заснули контрабандисты.

Дозора не выставив, сиро, убого.

— Под Богом спят люди, забывшие Бога… — прошептал шут, закидывая за плечи котомку. — Пошли, что ли, куманек!

Они осторожно прокрались мимо дремлющих часовых и зашагали прочь от спящего лагеря, держа по правую руку серебристую ленту реки, а по левую — красную полоску рассвета.

По ненадежной хлюпающей дороге они сумели дойти до деревни прежде, чем схлынул боевой азарт и навалилась усталость. В единственном на всю округу трактире для них нашлось местечко, и за умеренную плату хозяин вручил ключи от просторной светлой комнаты с двумя кроватями, застеленными чистым бельем. Отвыкший от такой роскоши король умылся водой, кем-то заботливо подогретой, рухнул на койку и моментально заснул. И сквозь сон смутно слышал, как осторожный Санди двигает к двери платяной шкаф.

Проснулись они лишь к вечеру, когда порядком стемнело, и неясные сумерки окутали низкие деревянные дома за окном. В дверь постучался трактирщик и доброжелательным тоном поинтересовался, проснулись ли господа и соизволят ли спуститься вниз к вечерней трапезе. Зевая во весь рот, Санди сообщил, что «господа» проснулись, желают умыться и голодны, как звери. И если в общую залу набилось не слишком много народу, готовы съесть все запасы хозяина.

Через пять минут им доставили горячую воду, кусок мыла и чистые полотенца. Король жизнерадостно поплескался в лохани, упоенно принимая летящие в лицо брызги, с наслаждением подставляя шею под теплые очищающие струи.

— С кем дружбу завели, подумать жутко! — ворчал шут, поливавший его из кувшина. — Про Лаэста слухи ходят, один другого противнее! Говорят, однажды он не погнушался кораблем беженцев: люди убегали от войны между восточными князьками, убегали, понятно, с заветными кубышками и наиболее ценным домашним скарбом. Его команда вырезала всех мужчин, а женщин и детей продала в рабство тем самым, от кого пытались убежать! Эта скотина объявлена вне закона пятью государствами, на побережье внутреннего моря Валирет стоят специально для него приготовленные виселицы, а он плавает себе по Эрине, контрабандные пряности развозит!

— Тем не менее он спас мне жизнь, хотя мог запросто продать негодяям с кренха. И узнав, что я король, отпустил на все четыре стороны, вместо того чтобы заткнуть потихоньку рот и затребовать богатый выкуп!

— Кто за тебя выкуп даст, горе мое! — невесело рассмеялся шут. — Листен, что ли? Так нужен ты ему! Откуда ты знаешь, что этот тип собирался с нами сделать? Мы ушли тайком, без лишнего шума…

— Думаю, он просто решил не упускать возможности заделаться другом Светлого Короля — Денхольм принял полотенце. — И он вправе рассчитывать на смягчение приговора. Если только не возьмется за старое…

Когда наконец они спустились вниз, их стол был накрыт и уставлен всевозможными горшочками. Народу в зале было негусто, что объяснялось сравнительно ранним временем для развеселых гулянок. Король и шут обстоятельно принялись за еду, с любопытством разглядывая посетителей.

Четверо деревенских завсегдатаев вели неторопливую беседу за кружками пенистого пива. Почтенное семейство проезжего купца отдыхало после сытной трапезы. Сапожник с подмастерьями шумно обменивались последними новостями и не самыми пристойными анекдотами. А прямо перед королем, уныло оглядывая пустой стол, терзал струны лютни бродячий менестрель. Утоливший первый голод Денхольм жадным до впечатлений взором окинул незнакомца.

В том, что менестрель бродячий, никаких сомнений не возникало.

Он был до того худ, что, казалось, вот-вот переломится где-то посередине долговязого тела. Обветренная кожа, больше похожая на древний пергамент, обтягивала кости, свисая складками морщин на изможденных щеках. Как будто для полноты впечатлений лицо прорезал старый косой шрам, берущий начало где-то в копне пепельно-серых, давно нечесаных волос и теряющийся в вороте линялой, небрежно залатанной рубахи. Из-под густых бровей старика на мир смотрели глаза бездомной собаки, выпрашивающей косточку у дверей мясной лавки, глаза, давно потерявшие цвет и блеск, глаза, полные скрытой муки. Одежду дополнял серый поношенный плащ — дыра на дыре, не менее грязные, но радовавшие своей целостью штаны и стоптанные до дыр тяжелые башмаки, красующиеся рядом с торчавшими из-под стола голыми мозолистыми пятками. Наиболее опрятный и ухоженный вид имела лютня, издававшая в руках владельца жалобные звуки, убивавшие затаенной фальшью. Да еще прислоненный к стене посох дерева незнакомой породы, выкрашенный в патриотический фиолетовый цвет.

Между тем менестрель уловил огонек интереса в глазах небедного на вид заезжего купца и поудобнее перехватил лютню, подкручивая колки. Услышав звуки, извлекаемые из несчастного инструмента, Санди на весь трактир заскрипел зубами…