Настасья Филипповна тоже с беспокойным любопытством гляделана гостей.

Ганя, наконец, опомнился.

— Но позвольте, что же это, наконец, значит? — громкозаговорил он, строго оглядев вошедших и обращаясь преимущественно к Рогожину: —вы не в конюшню, кажется, вошли, господа, здесь моя мать и сестра…

— Видим, что мать и сестра, — процедил сквозь зубы Рогожин.

— Это и видно, что мать и сестра, — поддакнул для контенансуЛебедев.

Господин с кулаками, вероятно, полагая, что пришла минута,начал что-то ворчать.

— Но однако же! — вдруг и как-то не в меру, взрывом,возвысил голос Ганя: — во-первых, прошу отсюда всех в залу, а потом позвольтеузнать…

— Вишь, не узнает! — злобно осклабился Рогожин, не трогаясьс места: — Рогожина не узнал?

— Я, положим, с вами где-то встречался, но…

— Вишь, где-то встречался! Да я тебе всего только три месяцадвести рублей отцовских проиграл, с тем и умер старик, что не успел узнать; тыменя затащил, а Книф передергивал. Не узнаешь? Птицын-то свидетелем! Да покажия тебе три целковых, вынь теперь из кармана, так ты на Васильевский за нимидоползешь на карачках, — вот ты каков! Душа твоя такова! Я и теперь тебя заденьги приехал всего купить, ты не смотри, что я в таких сапогах вошел, у меняденег, брат, много, всего тебя и со всем твоим живьем куплю… захочу, всех васкуплю! Всё куплю! — разгорячался и как бы хмелел всё более и более Рогожин. —Э-эх! — крикнул он: — Настасья Филипповна! Не прогоните, скажите словцо:венчаетесь вы с ним или нет?

Рогожин задал свой вопрос как потерянный, как божествукакому-то, но с смелостью приговоренного к казни, которому уже нечего терять. Всмертной тоске ожидал он ответа.

Настасья Филипповна обмерила его насмешливым и высокомернымвзглядом, но взглянула на Варю и на Нину Александровну, поглядела на Ганю ивдруг переменила тон.

— Совсем нет, что с вами? И с какой стати вы вздумалиспрашивать? — ответила она тихо и серьезно, и как бы с некоторым удивлением.

— Нет? Нет!! — вскричал Рогожин, приходя чуть не висступление от радости: — так нет же?! А мне сказали они… Ах! Ну!.. НастасьяФилипповна! Они говорят, что вы помолвились с Ганькой! С ним-то? Да разве этоможно? (Я им всем говорю!) Да я его всего за сто рублей куплю, дам ему тысячу,ну три, чтоб отступился, так он накануне свадьбы бежит, а невесту всю мнеоставит. Ведь так, Ганька, подлец! Ведь уж взял бы три тысячи! Вот они, вот! Стем и ехал, чтобы с тебя подписку такую взять; сказал: куплю, — и куплю!

— Ступай вон отсюда, ты пьян! — крикнул красневший ибледневший попеременно Ганя.

За его окриком вдруг послышался внезапный взрыв несколькихголосов; вся команда Рогожина давно уже ждала первого вызова. Лебедев что-то счрезвычайным старанием нашептывал на ухо Рогожину.

— Правда, чиновник! — ответил Рогожин: — правда, пьянаядуша! Эх, куда ни шло. Настасья Филипповна! — вскричал он, глядя на нее, какполоумный, робея и вдруг ободряясь до дерзости: — вот восемнадцать тысяч! — ион шаркнул пред ней на столик пачку в белой бумаге, обернутую накрест шнурками.— вот! И… и еще будет!

Он не осмелился договорить чего ему хотелось.

— Ни-ни-ни! — зашептал ему снова Лебедев, с страшноиспуганным видом; можно было угадать, что он испугался громадности суммы ипредлагал попробовать с несравненно меньшего.

— Нет, уж в этом ты, брат, дурак, не знаешь, куда зашел… давидно и я дурак с тобой вместе! — спохватился и вздрогнул вдруг Рогожин подзасверкавшим взглядом Настасьи Филипповны. — Э-эх! соврал я, тебя послушался, —прибавил он с глубоким раскаянием.

Настасья Филипповна, вглядевшись в опрокинутое лицоРогожина, вдруг засмеялась.

— Восемнадцать тысяч, мне? Вот сейчас мужик и скажется! —прибавила она вдруг с наглою фамильярностью и привстала с дивана, как бысобираясь ехать. Ганя с замиранием сердца наблюдал всю сцену.

— Так сорок же тысяч, сорок, а не восемнадцать, — закричалРогожин; — Ванька Птицын и Бискуп к семи часам обещались сорок тысячпредставить. Сорок тысяч! Все на стол.

Сцена выходила чрезвычайно безобразная, но НастасьяФилипповна продолжала смеяться и не уходила, точно и в самом деле с намерениемпротягивала ее. Нина Александровна и Варя тоже встали с своих мест и испуганно,молча, ждали, до чего это дойдет; глаза Вари сверкали, и на Нину Александровнувсё это подействовало болезненно; она дрожала и, казалось, тотчас упадет вобморок.

— А коли так — сто! Сегодня же сто тысяч представлю! Птицын,выручай, руки нагреешь!

— Ты с ума сошел! — прошептал вдруг Птицын, быстро подходя кнему и хватая его за руку: — ты пьян, за будочниками пошлют. Где ты находишься?

— Спьяна врет, — проговорила Настасья Филипповна, как быподдразнивая его.

— Так не вру же, будут! К вечеру будут. Птицын, выручай,процентная душа, что хошь бери, доставай к вечеру сто тысяч; докажу, что непостою! — одушевился вдруг до восторга Рогожин.

— Но, однако, что же это такое? — грозно и внезапновоскликнул рассердившийся Ардалион Александрович, приближаясь к Рогожину.Внезапность выходки молчавшего старика придала ей много комизма. Послышалсясмех.

— Это еще откуда? — засмеялся Рогожин: — пойдем, старик,пьян будешь!

— Это уж подло! — крикнул Коля, совсем плача от стыда идосады.

— Да неужели же ни одного между вами не найдется, чтоб этубесстыжую отсюда вывести! — вскрикнули вдруг, вся трепеща от гнева, Варя.

— Это меня-то бесстыжею называют! — с пренебрежительноювеселостью отпарировала Настасья Филипповна: — а я-то как дура приехала их ксебе на вечер звать! Вот как ваша сестрица меня третирует, ГаврилаАрдалионович!

Несколько времени Ганя стоял как молнией пораженный привыходке сестры; но увидя, что Настасья Филипповна этот раз действительноуходит, как исступленный бросился на Варю и в бешенстве схватил ее за руку:

— Что ты сделала? — вскричал он, глядя на нее, как бы желаяиспепелить ее на этом же месте. Он решительно потерялся и плохо соображал.

— Что сделала? Куда ты меня тащишь? Уж не прощения липросить у ней, за то, что она твою мать оскорбила и твой дом срамить приехала,низкий ты человек? — крикнула опять Варя, торжествуя и с вызовом смотря набрата.

Несколько мгновений они простояли так друг против друга,лицом к лицу. Ганя всё еще держал ее руку в своей руке. Варя дернула раз,другой, изо всей силы, но не выдержала и вдруг, вне себя, плюнула брату в лицо.

— Вот так девушка! — крикнула Настасья Филипповна. — Браво,Птицын, я вас поздравляю!