— Я, кроме того, к вам с одною просьбой, генерал. Вы никогдане бывали у Настасьи Филипповны?

— Я? Я не бывал? Вы это мне говорите? Несколько раз, милыймой, несколько раз! — вскричал генерал в припадке самодовольной и торжествующейиронии: — но я, наконец, прекратил сам, потому что не хочу поощрять неприличныйсоюз. Вы видели сами, вы были свидетелем в это утро: я сделал все, что могсделать отец, — но отец кроткий и снисходительный; теперь же на сцену выйдетотец иного сорта и тогда — увидим, посмотрим: заслуженный ли старый воинодолеет интригу, или бесстыдная камелия войдет в благороднейшее семейство.

— А я вас именно хотел попросить, не можете ли вы, какзнакомый, ввести меня сегодня вечером к Настасье Филипповне? Мне это надонепременно сегодня же; у меня дело; но я совсем не знаю как войти. Я был давечапредставлен, но всё-таки не приглашен: сегодня там званый вечер. Я, впрочем,готов перескочить через некоторые приличия, и пусть даже смеются надо мной,только бы войти как-нибудь.

— И вы совершенно, совершенно попали на мою идею, молодойдруг мой, — воскликнул генерал восторженно, — я вас не за этою мелочью звал! —продолжал он, подхватывая впрочем деньги и отправляя их в карман: — я именнозвал вас, чтобы пригласить в товарищи на поход к Настасье Филипповне или, лучшесказать, на поход на Настасью Филипповну! Генерал Иволгин и князь Мышкин!Каково-то это ей покажется! Я же, под видом любезности в день рождения, изрекунаконец свою волю, — косвенно, не прямо, но будет всё как бы и прямо. ТогдаГаня сам увидит как ему быть: отец ли заслуженный и… так сказать… и прочее,или… Но что будет, то будет! Ваша идея в высшей степени плодотворна. В девятьчасов мы отправимся, у нас есть еще время.

— Где она живет?

— Отсюда далеко: у Большого Театра, дом Мытовцовой, почтитут же на площади, в бельэтаже… У ней большого собрания не будет, даром чтоименинница, и разойдутся рано…

Был уже давно вечер; князь всё еще сидел, слушал и ждалгенерала, начинавшего бесчисленное множество анекдотов и ни одного из них недоканчивавшего. По приходе князя он спросил новую бутылку, и только чрез час еедокончил, затем спросил другую, докончил и ту. Надо полагать, что генерал успелрассказать при этом чуть не всю свою историю. Наконец, князь встал и сказал,что ждать больше не может. Генерал допил из бутылки последние подонки, встал ипошел из комнаты, ступая очень нетвердо. Князь был в отчаянии. Он понять немог, как мог он так глупо довериться. В сущности, он и не доверялся никогда; онрассчитывал на генерала, чтобы только как-нибудь войти к Настасье Филипповне,хотя бы даже с некоторым скандалом, но не рассчитывал же на чрезвычайныйскандал: генерал оказался решительно пьян, в сильнейшем красноречии, и говорилбез умолку, с чувством, со слезой в душе. Дело шло беспрерывно о том, что чрездурное поведение всех членов его семейства всё рушилось, и что этому поранаконец положить предел. Они вышли наконец на Литейную. Всё еще продолжаласьоттепель; унылый, теплый, гнилой ветер свистал по улицам, экипажи шлепали вгрязи, рысаки и клячи звонко доставали мостовую подковами, пешеходы унылою имокрою толпой скитались по тротуарам. Попадались пьяные.

— Видите ли вы эти освещенные бельэтажи, — говорил генерал,— здесь всё живут мои товарищи, а я, я из них наиболее отслуживший и наиболеепострадавший, я бреду пешком к Большому Театру в квартиру подозрительнойженщины! Человек, у которого в груди тринадцать пуль… вы не верите? А между темединственно для меня Пирогов в Париж телеграфировал и осажденный Севастополь навремя бросил, а Нелатон, парижский гоф-медик, свободный пропуск во имя наукивыхлопотал и в осажденный Севастополь являлся меня осматривать. Об этом самомувысшему начальству известно: “А, это тот Иволгин, у которого тринадцатьпуль!..” Вот как говорят-с! Видите ли вы, князь, этот дом? Здесь в бельэтажеживет старый товарищ, генерал Соколович, с благороднейшим и многочисленнейшимсемейством. Вот этот дом, да еще три дома на Невском и два в Морской — вот весьтеперешний круг моего знакомства, то-есть, собственно моего личного знакомства.Нина Александровна давно уже покорилась обстоятельствам. Я же еще продолжаювспоминать… и, так сказать, отдыхать в образованном кругу общества прежнихтоварищей и подчиненных моих, которые до сих пор меня обожают. Этот генералСоколович (а давненько, впрочем, я у него не бывал и не видал Анну Федоровну)…знаете, милый князь, когда сам не принимаешь, так как-то невольно прекращаешь ик другим, А между тем… гм… вы, кажется, не верите… Впрочем, почему же не ввестимне сына моего лучшего друга и товарища детства в этот очаровательный семейныйдом? Генерал Иволгин и князь Мышкин! Вы увидите изумительную девушку, да не одну,двух, даже трех, украшение столицы и общества: красота, образованность,направление… женский вопрос, стихи, всё это совокупилось в счастливуюразнообразную смесь, не считая по крайней мере восьмидесяти тысяч рублейприданого, чистых денег, за каждою, что никогда не мешает, ни при каких женскихи социальных вопросах… одним словом, я непременно, непременно должен и обязанввести вас. Генерал Иволгин и князь Мышкин!

— Сейчас? Теперь? Но вы забыли, — начал было князь.

— Ничего, ничего я не забыл, идем! Сюда, на эту великолепнуюлестницу. Удивляюсь, как нет швейцара, но… праздник, и швейцар отлучился. Ещене прогнали этого пьяницу. Этот Соколович всем счастьем своей жизни и службыобязан мне, одному мне и никому иначе, но… вот мы и здесь.

Князь уже не возражал против визита и следовал послушно загенералом, чтобы не раздражить его, в твердой надежде, что генерал Соколович ивсё семейство его мало-по-малу испарится как мираж и окажутся несуществующими,так что они преспокойно спустятся обратно с лестницы. Но к своему ужасу, онстал терять эту надежду: генерал взводил его по лестнице, как человекдействительно имеющий здесь знакомых, и поминутно вставлял биографические итопографические подробности, исполненные математической точности. Наконец,когда, уже взойдя в бельэтаж, остановились направо против двери одной богатойквартиры, и генерал взялся за ручку колокольчика, князь решился окончательноубежать; но одно странное обстоятельство остановило его на минуту:

— Вы ошиблись, генерал, — сказал он, — на дверях написаноКулаков, а вы звоните к Соколовичу.

— Кулаков… Кулаков ничего не доказывает. КвартираСоколовича, и я звоню к Соколовичу; наплевать на Кулакова… Да вот и отворяют.

Дверь действительно отворилась. Выглянул лакей и возвестил,что “господ дома нет-с”.

— Как жаль, как жаль, и как нарочно! — с глубочайшимсожалением повторил несколько раз Ардалион Александрович. — Доложите же, моймилый, что генерал Иволгин и князь Мышкин желали засвидетельствоватьсобственное свое уважение и чрезвычайно, чрезвычайно сожалели…

В эту минуту в отворенные двери выглянуло из комнат еще однолицо, повидимому, домашней экономки, может быть, даже гувернантки, дамы летсорока, одетой в темное платье. Она приблизилась с любопытством инедоверчивостью, услышав имена генерала Иволгина и князя Мышкина.