когда в работе со братиею труждашеся. Егда же господский великий праздник бываше, тогда в церковное собрание на славословие Божие в лучшей одежде прихождаше. Аще качеством и дражайше несколко простых материй, но точию присно цвет черный содержаше, якоже и у всей братии, и во всем последоваше отцем пустынным. Щапства же излишняго во всяких вещех зело не любляше и яко во одеждных покроех, тако и в прочем наипаче всегда пустынную святую простоту лобызаше и сею, аки гривною златою, украшашеся. Иностранных же поступок и обычаев… вельми ненавидяше и буйством (безумием – К. К.) сие порицаше»[78].

Не последнюю роль в выборе Андрея Денисова в качестве настоятеля Выговской пустыни сыграло и то, что он происходил из семьи, тесно связанной с деятелями раннего старообрядчества, имел близкие духовные контакты с известными учителями старой веры. Так, его наставником в молодые годы был черный диакон Игнатий Соловецкий. Его духовным отцом был старец Варлаам (в миру – Василий Быков) – активный помощник Германа Соловецкого и Емельяна Повенецкого в организации второй Палеостровской «гари» 1688 г., принявший постриг от инока Корнилия Выговского. По свидетельствам письменных источников, Андрей Денисов пользовался любовью иноков Корнилия, Виталия Московского (который завещал ему свою мантию), Прокопия Нижегородского, соловецкого иеромонаха Пафнутия, соловецкого соборного старца Геннадия Качалова.

Созданная трудами первых настоятелей Выговская киновия представляла собой поистине уникальное явление. Хотя для организации внутренней жизни киновии ее основатели воспользовались уставами Соловецкой, Кирилло-Белозерской, Троице-Сергиевой и Иосифо-Волоколамской обителей, особенностью ее было то, что иноков здесь жило немного (так, по переписи 1723 г. во всем старообрядческом суземке числилось только 11 монахов), а подавляющая часть насельников оставались бельцами. Даже первые духовные отцы общежительства – братья Андрей и Семен Денисовы, Даниил Викулин, Петр Прокопьев – монашеского пострига не принимали. «Это… была община, устроенная ревнителями национальной старины на древнерусских началах, причем в нее входили и имели самостоятельное значение и элементы религиозные, и чисто земские. Стремясь к вечному спасению и считая себя поборниками правой веры и древлеотеческого благочестия, выговцы сообразно с этим старались придать и придали своей пустыни аскетический монастырский характер, причем начала для устройства своей религиозной жизни они заимствовали из порядков и обычаев древнерусских монастырей»[79].

Вместе с тем, будучи потомками предприимчивых новгородцев, выговцы, когда это стало необходимым, смогли заниматься и чисто материальными, житейскими делами: торговлей, промыслами, ремеслами, благодаря чему Выговское общежительство стало играть весьма значительную роль в хозяйственной жизни Русского Севера. Благодаря организаторскому таланту Андрея Денисова уже через несколько лет Выговская пустынь превратилась в обширное поселение – Данилов, где жило более 2 тысяч человек. В ограде монастыря помещалось 193 строения. Кроме того, Выговскому общежительству принадлежало 27 скитов и 12 пашенных дворов. Здесь было создано крупное многоотраслевое хозяйство, включавшее в себя земледелие, скотоводство, охоту, морские рыбные и звериные промыслы. В 1710 г. на Каргополье выговцами была основана Чаженгская пустынь площадью около 250 верст, которая стала основной житницей Выга, а в 1731 г. – пристань Пигматка на Онежском озере, через которую осуществлялась вся выговская торговля. Выговцы имели свой небольшой флот и занимались рыбным промыслом на Выгозере и Водлозере, на Белом море, между Печорой и Мезенью, на Мурманском берегу, а позднее – на Новой Земле и Груманте (Шпицбергене), занимались перепродажей хлеба с Поволжья в Петербург. По некоторым данным выговские мореходы в своих плаваньях добирались даже до Северной Америки! На Выге появились кузнечный промысел, обработка кож, выгонка смолы и дегтя, изготовление пряжи. Здесь добывались медная и серебряная руда. Даниловские рубли ходили по всему северу и ценились выше казенных. В год вырабатывалось до 300 пудов медных изделий: литых старообрядческих крестов, икон, складней. В результате, уже в 1720-е гг. выговцам удалось добиться экономического процветания пустыни.

Однако и эту часть своей жизни выговцы рассматривали с религиозной точки зрения – как жертву Богу, как служение общей религиозной цели, которая была задачей всей их деятельности. Об этом читаем в «Выговском чиновнике» (особых статьях, составленных Андреем и Семеном Денисовыми в 1720—1730-е гг.): в главе об обязанностях казначея говорится о том, что казначей должен тщательно беречь все имущество Выговской киновии не как простые вещи, а как вещи, принадлежащие Самому Богу.

Северный Иеросалим

«…и бе тогда в пустыне молитва непрестанная, славословие к Богу немолчное, чтение святых книг всегдашнее, воздержание крепкое, целомудрие изрядное, смирение высокое, братолюбие нелицемерное, во всяком ските бе едино все доброе тщание; еже молитвенныя храмы устроити и служителей учинити и книги собрати и службу церковную тщателно совершати, во всякой келии бе чистоты многоценное сокровище».

Иван Филиппов «История Выговской пустыни»

В основе внутренней жизни насельников Выговской киновии лежала строгая аскеза, выражавшаяся, в частности, в требовании послушания, целомудрия, нестяжательности, трудолюбия. Именно аскетическими подвигами должна была приводить киновия людей ко спасению и сиять для всего мира в последние времена, как сияла Церковь в пустыне в первые века христианства. Главными составляющими аскетической жизни выговцев были молитва, пост, девственное житие, трудоделание, нестяжание и послушание. Но на первом месте, без сомнения, стояла молитва. Так уж повелось на Святой Руси – всякому делу предшествовала молитва.

Немецкий философ В. Шубарт, говоря об особенностях мировоззрения разных народов, как-то заметил: для англичанина весь мир – это завод, для француза – гостиная, для немца – казарма, а для русского мир – храм. Это высказывание как нельзя более верно подходит к русским старообрядцам. Без преувеличения можно сказать, что основой старообрядческого мировоззрения и деятельности является богослужение. Богослужение было тем основным стержнем, вокруг которого формировалась вся старообрядческая культура с ее отличительными особенностями.

Так же некогда жил и древнерусский человек, окруженный атмосферой религиозности. Понимание своей жизни как служения (а в конечном итоге – Богослужения) вообще было характерно для сознания Средних веков: так жили и чувствовали не только на Святой Руси, но и в Европе, – пока она продолжала оставаться христианской. И для старообрядцев, ставших преданными хранителями ценностей Святой Руси, это понимание оказалось как нельзя более близким. Отсюда – особенно внимательное отношение к внешним формам богослужения как к необходимой составляющей веры в Живого Бога. «Богослужение – сотворчество Бога и верующего во Христа человека… Только посредством правильного, то есть православного богослужения возможно достижение единства Бога и народа. Богослужение определяет духовную преемственность поколений. Богослужение не заканчивается в церкви. Религиозным мироощущением освящается и быт христианина, в котором также присутствует богослужение. Только через сохраненное православное богослужение, только через правильное прославление Бога возможно не только удержание, но и созидание. Вот почему нужно было держаться за богослужение. Сохраняя богослужение, старообрядцы сохраняли Веру, сохраняли Святую Русь»[80].

В богослужении не может быть ничего случайного и необязательного. Мысль о том, что в церковных таинствах и обрядах можно выделить «внешнее» (якобы несущественное) и «внутреннее» (составляющее их суть), вообще была чужда святоотеческой традиции и явилась позднейшим плодом схоластических штудий выпускников духовных академий. Это был чисто протестантский подход, который привился в отечественном богословии в результате никоновско-петровской «реформации». Что касается традиционного православного сознания, то для него всегда было характерно понимание равночестности вербальных (т. е. словесных) и невербальных способов выражения религиозной истины. Еще апостол Павел писал, что Бог явил людям знание о Себе не только в словах Откровения, но и во множестве иных, не словесных материальных форм, «ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1, 20). Отсюда, как справедливо отмечает современный исследователь, далеко не случайно, что «при всем почтении христианства к слову, в космосе христианской культуры значительное место занимает гармония всех символических форм выражения истины, среди которых иконопись, церковная гимнография, композиторское искусство, архитектура»[81]. Со времен Крещения Руси и до начала никоновских реформ XVII в. было широко распространено изречение: «в храме стояще, на небесах стояти мним», которое отражало мечту