возмущаюсь, натягивая плед. – Я ведь… Я…

– Вы потеряли сознание. Метались и стонали, пока я пыталась установить вам капельницу. Я госпитализирую вас.

Кажется, ее направленный на меня взгляд режет, как острая бритва. Обжигает нутро холодом недоверия или брезгливости. Неужели, Кирилл успел что-то ей наговорить? И почему здесь Журавко?

– Где мой муж? Операция началась? – лепечу я, переводя взгляд с женщины на Кирилла.

– Операция еще идет, – чеканит женщина. – Но вам к нему нельзя.

– Почему это нельзя? Я его жена и…

– Подозреваемая, – заканчивает реплику Журавко. – На жизнь Родиона Богородицкого покушались, Полина Романовна. У нас есть все основания полагать, что это вы.

– Вы в своем уме? Я покушалась на Родиона?! Хотела ему смерти и села в машину вместе с ним? Вам не кажется это абсурдным, товарищ Журавко?

– Не кажется, – мнется он. – Ирина Алексеевна, оставите нас? – переводит он взгляд на врача.

– Конечно. Если что-то понадобится, зовите.

– Я требую, чтобы меня пустили к мужу! Я переживаю за Родиона! И я ничего не делала… – глаза застилают предательские слезы, а подбородок дрожит.

– Вы звонили Ларисе, Полина Романовна, – вздыхает Журавко, небрежно присаживаясь на табурет возле моей койки. – Разговаривали с Ларисой на банкете. Она позвонила Родиону, а потом погибла от отравления сильнодействующим ядом.

– А какое отношение ко всему этому имею я? Вы ошибаетесь, Степан. Я не звонила Ларисе. У меня даже нет ее номера телефона. Это какая-то ошибка. И я говорила с ней, когда Родион был рядом. Кирилл может подтвердить! Кирилл, скажите ему…

Поднимаю взгляд, встречаясь с ледяной стеной неприятия. Если бы взгляд младшего Богородицкого мог замораживать, я бы уже превратилась в груду льда. Он специально привел следователя. И он пользуется моими беззащитностью и слабостью.

«– Соберись, Поля. Соберись! Нельзя киснуть и позволять кому попало манипулировать тобой», – из глубин подсознания прорывается внутренний голос. Он крепчает, обретая силу и уверенность. Приосаниваюсь и металлическим голосом произношу:

– Степан, мы можем поговорить наедине? И… У меня есть право на адвоката?

– Ты избавилась от моего отца, стерва! И ты чуть не убила моего брата! Все я видел… Как вы перешептывались с Ларисой и как ты рылась в сумочке. Искала яд? Зачем Лариса звонила Родиону? И зачем ты избавилась от нее? Вы не поделили Артеменко? Он был видным мужиком и…

– А вам откуда это известно? Каким он был… Вы разве были знакомы с Артеменко, Кирилл Максимович? Я прошу, чтобы вы ушли! Если мою вину докажут, я пойду под суд. А сейчас я хочу дать показания.

Не знаю, как у меня получается так играть. Снаружи я кажусь уверенной в себе, циничной стервой, а внутри дрожу, как заяц.

– Я проведу допрос подозреваемой, – неуверенно бормочет Журавко.

– А я найму охрану для брата, – цедит Кирилл, направляясь к двери. – Кто знает, что этой сумасшедшей взбредет в голову? Она может попытаться снова…

А он? Если ко всему причастен Кирилл, то Родион в опасности… Его нельзя подпускать к моему мужу!

Кирилл громко хлопает дверью. Как только его шаги в коридоре стихают, я подаюсь вперед и тараторю, захлёбываясь словами:

– Пожалуйста, поверьте мне, Степан. Мы с Родионом занимались частным расследованием убийства Николая Артеменко. С меня сняли обвинения по этому делу. Следствие доказало, что смертельный удар Артеменко нанес высокий мужчина. Я не убивала его и у меня нет причин избавляться от Ларисы. А уж тем более от своего мужа. Мы молодожены и…

– Полина, вы обманываете меня. Вы все-таки звонили Ларисе, я проверил входящие вызовы на ее телефоне, – разочарованно тянет Журавко.

– Этого не может быть. Клянусь чем угодно, я… Черт, я оставляла смартфон на столе во время празднования. Уходила в туалет, – неожиданно вспоминаю я. – Да и зачем мне звонить Ларисе, если мы общались лично? Только Кирилл все вам врет – ничего такого я не говорила и не спрашивала. Мы не подруги и общих интересов не имеем. Зачем мне ее убивать?

– Она могла знать о смерти Артеменко и вашем участии в убийстве, – деловито произносит Журавко. – А, увидев Родиона, решилась признаться. Взглянула на вас в другом свете и позавидовала. Теперь вы богатая наследница и жена одного из влиятельных мужчин области. А раньше были просто…

– Раньше я была инженером! – рычу я. – Уважаемым, между прочим. Проверьте, где я находилась во время смерти Ларисы? Я была с мужем в его квартире.

– Яд подсунули Ларисе в сумочку. Пропитали им влажные салфетки. То есть убийца мог подложить его во время банкета, обеспечив себе алиби в момент смерти Ларисы. Умно!

– Я так понимаю, разговаривать нам не о чем, Степан? Позвоните адвокату Караваеву. У меня нет телефона, он остался в разбитой машине моего мужа.

– Вы уверены, что вам по карману такой адвокат? – брезгливо фыркает Журавко.

– Не сомневайтесь. Он вел мое дело по обвинению в убийстве Артеменко.

– Но тогда все затраты оплачивал ваш муж. А что сейчас?

– Звоните, Степан. И перестаньте верить недоказанным фактам.

– Сейчас найду его номер на сайте и… – медленно протягивает Журавко, набирая запрос в поисковой строке. – Здравствуйте! Это Степан Журавко, следователь следственного комитета. Моя подсудимая Полина Атаманова попросила связаться с вами. Приедите? Диктую адрес.

Глава 19

Полина.

Пальцы ног болят и немеют, но куда сильнее болит сердце… Оно сжимается в твердый комок и толкает грудину, напоминая о своем существовании. Словно кричит: «Полина, сколько ты меня будешь мучить? Я живое! И я устало страдать…». Если бы это от меня зависело… Почему в моей жизни столько неудач? Может, я магнит для неприятностей? Правильно я говорила Родиону – от меня надо держаться подальше… Я непутевая, странная и…

– Полина Романовна, можно? – вздрагиваю от голоса Караваева.

Смахиваю слезы и разворачиваюсь. Тишину палаты нарушают скрип койки и мой жалкий всхлип. Медленно поднимаюсь и пытаюсь сесть, морщась от боли. Кажется, она поселилась в каждом моем органе. И мучит, мучит… Грызет, обостряя чувства вины и потери. Почему-то мне кажется, что я потеряла Родиона… И нет больше никаких нас.

– Егор Львович… Они… Меня обвиняют в покушении на Родиона. Ларису убили и…

– Что с вами? Успокойтесь, Полина Романовна, прошу вас. Вы пострадали в аварии? – произносит Егор Львович и садится на стул возле кровати.

– Немного… Но это неважно. Я не понимаю, почему все это происходит в моей жизни? – истерически всхлипываю. – Может, меня сглазили? Почему? За что?

Егор решительно прекращает мои стенания. Подается вперед и по-дружески сжимает мою кисть.

– Паника ни к чему хорошему не приведет. Куда подался ваш