– Журавко? Они охраняют палату Родиона. Кирилл убедил его в том, что я опасна.

– Кошмар… Не понимаю, что у них вместо мозгов? – цедит Караваев сквозь зубы и поднимается с места. – Полина Романовна, умойтесь и постарайтесь успокоиться. Вам не во что переодеться?

Егор бросает на меня жалостливый взгляд, а я касаюсь пальцами ткани порванного платья. Помню, как Родион осторожно снимал его с меня… Целовал, гладил и жадно ласкал, а потом сказал «люблю»… Чужая жизнь, не моя… Сказка, оставшаяся в прошлом…

– Не во что. Телефон остался в машине, я никого не могу попросить о помощи. Но это ничего… Егор Львович, я хочу увидеть мужа. Вы можете добиться разрешения? – взмаливаюсь, впившись в Караваева взглядом.

– Конечно, я добьюсь. Ваша вина не доказана, Полина. Пока вам не вынесли приговор, никто не смеет ограничивать ваши права.

– Но я же подозреваемая… Вдруг я снова попытаюсь убить Родиона? – произношу с горечью.

– Верьте мне, Полина. Я сейчас вернусь.

Караваев уходит, а я, охая и прихрамывая, подхожу к раковине. Умываюсь и расчесываю волосы пальцами. Пью воду из-под крана, чувствуя, как урчит от голода в животе.

Егор возвращается через несколько минут. Кажется, его лицо вбирает все негативные эмоции, что существуют на свете, на миг превращаясь в злобную маску.

– Фух… – выдыхает он. – Я чуть их не убил, Полина. Разве можно быть такими… Идемте.

– Можно, да? – шепчу хрипло.

– Вы навестите мужа в присутствии врача. По-другому никак…

Егор поддерживает меня за локоть, пока я семеню по коридору к палате. Мысли путаются, а сердце щемит от тревоги… Что я скажу мужу? Как оправдаюсь, если на стороне обвинения его родной брат?

Возле дверей стоят два амбала. Там же, на пластиковых табуретах сидят Журавко и Кирилл. Завидев нас, они поднимаются и торопливо шагают навстречу.

– У вас пять минут, – цедит Кирилл, бросая на меня брезгливый взгляд. – Врач в палате. Она расскажет о состоянии моего брата. Я очень надеюсь, что в вас проснется что-то человеческое, Полина. Вы послушаете, какие страдания ему доставили и… признаетесь во всем.

– Не слушайте его, Полина, – обрывает Кирилла Егор. – Проходите.

Родион лежит возле окна с закрытыми глазами. Я знаю, что он не спит – слишком напряженное у него лицо, сомкнутые губы и тяжелое, рваное дыхание.

– Родя… – шепчу, склоняясь к нему. – Любимый мой… Ты жив. Я так рада, что ты живой.

Кладу голову на грудь мужа, не обращая внимания на врача и вошедшего следом Кирилла… Мне на всех плевать, только бы он выслушал и поверил.

Родион открывает глаза и любопытно всматривается в мое лицо. Молчит, шумно дышит, но взгляда не отрывает. Понимаю, братец уже наговорил обо мне гадостей. Я ни в чем не виновата, но должна оправдаться. Сделать то, что делать сейчас не хочу…

– Родион, я очень тебя люблю. Я… Я ни в чем не виновата. Ты самое дорогое, что у меня есть. Пожалуйста, верь мне и Караваеву. Он докажет мою невиновность.

Силуэт мужа размывается от хлынувших слез. Приваливаюсь к его груди и даю себе волю. Слушаю, как бьется родное сердце и плачу, не понимая его поведения… Он молчит. Смотрит, слушает, не отталкивает, но ничего не отвечает. Чужой человек… Тот, кого я не знаю. Вижу впервые… И этот новый Родион пугает меня похлеще Кирилла.

– Кто… Кто вы? – наконец, произносит он. Слегка отстраняется, давая понять, что мои объятия и слезы ему неприятны.

– Что? – шепчу, качая головой. – Я твоя жена.

– Фиктивная! – рявкает Кирилл. – Она тебя чуть не убила, братик. Эта змея довела тебя до этого!

– Стой на месте, пока я тебя не привлек за домогательство, – обрывает его Караваев.

– Прекратите делать из больницы балаган! Полина Романова, я Анна Сергеевна, лечащий врач Родиона Максимовича. Мы можем выйти в коридор и поговорить? – не обращая внимания на Кирилла, произносит женщина, стоящая в углу палаты.

Полина.

На ватных ногах следую за Анной Сергеевной. Замираю у дверей и бросаю осторожный взгляд на Родиона. Лучше бы и не смотрела… Чужой, отстраненный, неживой… Господи, дай мне мужества все это вынести.

– Я могу пойти с вами, Полина Романовна? – тихонько произносит Егор, касаясь моего локтя. – Я вижу, как вам тяжело идти, да и…

– Я хотела попросить вас об этой любезности. Мне сейчас не помешает поддержка, – голос звучит, как жалкий писк.

Анна Сергеевна деловито шагает по коридору и останавливается возле дверей ординаторской. Жестом приглашает нас войти и садится за рабочий стол.

– У вашего мужа ретроградная амнезия, – со вздохом отвечает она. – Он помнит все, что случилось год назад. Себя, дочь, брата, бывшую жену, отца… А вот недавние события…

– …он не помнит, – завершаю реплику я. – Нашу женитьбу, меня, смерть отца, ссору по поводу наследства… Я права, доктор?

– Да, Полина Романовна. У Родиона тяжелая травма позвоночника. Операция прошла успешно, но он частично парализован. Вы готовы взять на себя уход за мужем? – мнется Анна Сергеевна, разглядывая мой непрезентабельный наряд.

– Конечно! Если только… Следователь считает, что я…

– Я решу этот вопрос, – гремит голос Егора Львовича. – Пусть предъявят доказательства, а потом официальное обвинение. Пока их болтовня не стоит выеденного яйца. Вы сейчас же можете пойти к мужу и помочь ему все вспомнить… Мне больно видеть Родиона таким, – горько добавляет Караваев.

– Родиону Максимовичу сейчас непросто. Вы для него чужая, понимаете? Незнакомка, – объясняет Анна Сергеевна, смотря на меня, как на идиотку.

Наверное, я так и выгляжу сейчас – как растерянная глупая курица.

Анна Сергеевна выдает мне больничную сорочку, фланелевый халат, в каких ходят санитарки, и ключи от служебного санузла. Становлюсь под горячие струи и с силой растираю озябшую кожу. Чувствую себя грязной… Униженной, раздавленной, несчастной. Жаль, что нельзя отмыть душу… Сушу волосы стареньким казённым полотенцем и звоню Марине, воспользовавшись стационарным телефоном на посту.

Она долго голосит в трубку, а потом успокаивается, согласившись привезти вещи и рассказать о ситуации Галине Серафимовне. Боюсь представить, как бедная женщина испугается и разволнуется, но делать нечего…

Ободренная обещанием Караваева помочь, ложусь на койку и тотчас засыпаю…

Утром меня будит Маринка. Врывается в палату и валится на мою грудь, плача и причитая. Обнимает, целует, расспрашивает и снова целует… Наполняет унылое пространство больничной палаты жизнью…

– Моя родненькая… Как же так? Бедные твои ножки? Больно? – Маринка бросает жалостливый взгляд на мои опухшие от обморожения ступни.

– Мне все равно, Марин, – бесцветно отвечаю я. – Он меня не помнит, понимаешь?

– Понимаю, солнышко. Я врач и знаю, что память возвращается. Он вспомнит. А ты ему поможешь.