Включили телевизор, сели за стол, с горем пополам, залив скатерть и стулья, открыли шампанское, и Аля подняла бокал:

– Чтобы все наконец наладилось, Олька! И все прошлое ты забыла как страшный сон! Ну вспомни, как было у меня! Хоть вешайся, правда? А ничего, все наладилось. И у тебя все наладится!

– Нет, Алька. Мы выпьем за тебя. Если бы не ты и не Софья, я бы вслед за Катей, в петлю.

Аля охнула и зажала ладонью рот. А потом закричала:

– Да как ты смеешь! Я маму похоронила, бабу Липу! Я никогда не знала отца! Мы каждый день считали копейки! Без своего жилья, без всего, в чужом городе! А ты? У тебя есть и мать, и отец. Даша тебе всю жизнь сопли подтирала! Денег всегда у вас было завались! А мне баба Липа из своего платья кофточки шила! Я о сандалиях мечтала, понимаешь? Потому, что в резиновых кедах все лето бегала! Ноги прели, зудели, а куда денешься? И ты будешь мне говорить? Ну развелись твои родители, и что? Ты что, сиротой осталась? Без угла и денег? – Аля кипела праведным гневом. Еще чуть-чуть, и, кажется, они поссорятся. Как жаль, прямо под праздник, за час до Нового года! И все напрасно: и Алины салатики, приготовленные с такой любовью, и бутылка сладкого шампанского, которое так хотелось попробовать. Да и подарок Оле, любимой подруге, – маленький кожаный кошелечек, самый обычный, из галантерии, который Аля расшила блестящими шариками из старых Софьиных бус.

Отведя глаза в сторону, Оля молчала. Повисла неловкая, тревожная тишина. Кажется, она обиделась.

«И правильно сделала, что обиделась, В такие минуты говорить человеку подобные вещи! Стыдить его и упрекать? Ах, какая же я дура!» – думала Аля, готовая броситься перед подругой на колени и вымаливать прощение.

– А ведь ты права, – тихо сказала Оля. – Во всем права. Только у каждого свое горе, Алька. И каждый мерит по себе. По своим силам, понимаешь?

Сглатывая слезы, Аля проговорила:

– Прости меня, Олька. Проехали?

Кивнув, Оля отерла ладонью слезы, улыбнулась и махнула рукой:

– Ну что, выпьем?

Глотнули от души и тут же закашлялись. Пузырьки щекотали горло. Включили магнитофон, где бесновались «Бонни М», и подскочили танцевать. Подпевали, нет – орали в голос. И им было так весело, так легко, что казалось, в их жизни и вовсе не было проблем.

Накружившись и наоравшись, плюхнулись за стол и набросились на еду. Оля в блаженстве прикрывала глаза – как же вкусно, Алька! Сто лет не ела такой вкусноты!

Выпили еще по бокалу и, покачиваясь, стали наряжаться и краситься, как индейцы перед сражением. Нарядились в Катины платья, нацепили бусы, цепочки и кольца. Смеялись, как сумасшедшие, болтали какие-то глупости, клялись друг другу в вечной любви, обещали никогда, ни при каких обстоятельствах, не расставаться. И всегда-всегда друг друга прощать, что бы ни случилось в их жизни.

Уснули к трем часам, измученные и охрипшие, упали на кровать не раздеваясь и, обняв друг друга, тут же, в секунду, уснули.

Перед тем как провалиться в сон – ой как кружится голова! – Аля успела подумать, что забыла про кошелек. Ну ничего, завтра утром! Успеется.

Аля проснулась первой от громкого и хриплого сопения в нос.

И еще от кисловато-сладкого, почему-то безумно противного запаха. Открыв глаза, она увидела Олино лицо – блаженное, умиротворенное, с блуждающей улыбкой. Такой Олю она не видела очень давно. Встав на ноги, пошатнулась. Голова раскалывалась и гудела, как колокол. Невыносимо хотелось пить. На неверных ногах Аля добрела до кухни и резко открыла кран. При виде воды ее замутило. Но, напившись, она почувствовала, что стало чуть легче, и она принялась за уборку.

Оля проснулась спустя пару часов и с громкими охами и ахами, стонами и причитаниями позвала Алю.

Увидев друг друга, девочки рассмеялись.

Напившись крепкого и очень сладкого чаю, слегка оклемались, снова улеглись в постель и принялись болтать.

– Ты знаешь, – сказала Оля, – а она ведь не из-за Валеры беснуется.

– В смысле? – не поняла Аля.

– В смысле не из-за того, что он ее бросил. Она из-за денег беснуется, из-за добра. Все причитает: «Возили-возили – и что? Теперь все пополам? Пахали как проклятые, тащили на своем горбу, на сухарях и на кипятке там сидели, а сейчас его суке достанется?»

Аля молчала.

– Не веришь? – Оля посмотрела ей прямо в глаза. – Ну скажи, зачем мне врать и очернять собственную, пусть плохую, но родную мать? Знаешь, она такой кондуит вела – вернее, они оба вели. Куда все записывали, все по пунктам вносили. Ты бы это видела! «Колготки в сеточку, десять пар. Помада перламутровая, двенадцать газырей. Презервативы японские, двадцать штук. Кассеты, тампоны, вазелин для промежности». Да-да, вазелин для промежности, пять банок! Что, не смешно? Вот и я об этом. Знаешь, толстенная такая тетрадь в клеенчатом переплете. Они с ней носились как с писаной торбой. Прям книга судеб, ни больше ни меньше. И по очереди в ней торчали. А потом Катя ее спрятала, сперла, чтобы он не забрал. Валера искал, да не нашел. И очень переживал, веришь? Прямо за грудки ее тряс: «Где тетрадь?» Катя не отдала, ну он и отстал. А она так радовалась, что тетрадь у нее! Как будто клад нашла. И сидела там часами, представляешь? Читала и вскрикивала: «Ах сволочь! Ах гад! Ах подонок!» Я эту тетрадь хотела выкинуть, но тут такое началось… Лучше тебе не рассказывать. В общем, не по мужу она рыдала и не по разрушенной семье. А по добру своему сраному, понимаешь? Что его доля той девке достанется. Вот что ее и добило. А ведь знаешь, – Оля задумалась, – а она ведь раньше нормальной была. Я еще помню. Плохо, но помню.

Не копила говна, не прятала. Подарки хорошие делала родне своей, знакомым. Нет, жадной она не была. И что с человеком стало? Валера всегда был жуковат, я это помню. Но она нет. Точно нет. – Оля смахнула слезу. – А знаешь, они ведь любили друг друга, я помню! Совсем сопля была, а помню, как целовались в прихожей, обжимались на кухне. И куда все делось, а, Аль? Неужели так всегда? Твои родители, мои? Какой ужас, да? Как посмотришь или послушаешь… Я думаю, да никогда я замуж не выйду! Никогда! Зачем мне такие муки, к тому же еще добровольно?

– Влюбишься и про все забудешь, – хрипло сказала Аля, – самой будет смешно.

– А я не влюблюсь! – рассмеялась Оля. – Я что, идиотка?

* * *

Зимние каникулы прошли отлично. Девочки ходили в кино, в кафе-мороженое, шлялись по магазинам, особенно полюбив шляпные отделы. Это была идея Оли – часами стояли у зеркала, примеряли шляпки и прыскали от смеха. Оле шло почти все: шляпы и шляпки с полями, маленькие таблетки, пилотки, клош, котелок, канотье. А Але почти ничего.

– У тебя лицо под платок, – говорила Оля. – Слишком незатейливое.

Скучающие продавщицы, и сами не дуры развлечься, спустя час выгоняли девиц – непорядок!

Вечером сидели у Оли дома и болтали. О чем могут болтать девчонки? Конечно же, о любви.