путь всеобъемлющей любви и, следовательно, совершенной гармонии в отношении к Абсолютному и миру, всякое хотение и всякое чувство неизбежно должно быть амбивалентным.

Как бы ни было велико желание освободиться от мук пытки или желание осуществить честолюбивые замыслы, всегда все-же есть у человека мощь, достаточная для преодоления их и для вступления на правильный путь. Однако по личному опыту каждый знает, какие чрезвычайные усилия воли требуются в тех случаях, когда новое хотение, одобренное нами, идет в разрез с упрочившимися страстями, с глубоко укоренившимся эмпирическим характером нашим. Поэтому, при оценке поступка, совершенного в условиях стеснения свободы выбора другими хотениями, справедливость требует снисхождения и уменьшения ответственности, а, в случае положительного результата борьбы, признания повышенной ценности поступка. «Так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии». (Лук.15:7).

В Царстве Божием нет ни одного из перечисленных ограничений свободы: всякий член Царства Божия обладает совершенной свободой действия, так как всякое хотение его встречает поддержку в остальных членах Царства Божия и содействие благодатной силы Божией, а потому осуществляется без всякого умаления; обладая совершенной полнотой Истины, члены этого Царства совершают выбор, обозревая все бесчисленное множество возможностей, и не встречают при этом никакого противодействия со стороны других своих хотений, так как выбор их без колебаний и ошибок направляется в сторону абсолютного добра и абсолютной красоты.

В нашей душевно-материальной сфере бытия, столь далекой от совершенства Царства Божия, ограничения свободы действия и свободы выбора так тягостно ощущаются на каждом шагу, что отсюда естественно возникает вследствие смешения понятий, ложное учение, будто свободы воли нет. В общих чертах однако уже показано, что рабство человека состоит в заслуженной им утрате положительной материальной свободы, при сохранении однако формальной свободы воли, которая всегда является залогом возможности возрождения. Путь вверх всегда открыт, но этот путь очень узок и крут. Человеческое бытие есть уже сравнительно высокая ступень возрождения падшего деятеля. Чтобы отдать себе отчет в этом, рассмотрим вкратце условия деятельности на дочеловеческой ступени развития природы.

Деятель, вступивший на путь самоутверждения, первоначально должен оказаться находящимся в состоянии крайнего обособления от всех других деятелей. Это бытие, подобно бытию изолированного электрона, или, может быть, еще более простое. Проявления такого деятеля сводятся только к отталкиваниям других деятелей и внешним притяжениям, как бы стремящимся подчинить себе чужое бытие. Творческая активность в этом состоянии крайнего обособления понижена до последних пределов; быть может, отталкивания и притяжения здесь осуществляются первоначально только в одном измерении и specious present такого деятеля бесконечно мало; это те деятели, которых Лейбниц, а затем Вундт называют «моментальными духами». Будучи бесконечно разнообразными индивидуальностями по своим потенциям, они оказываются на этой ступени бытия совершенно одинаковыми по своим действительным проявлениям и повторяют одни и те же действования с однообразием, превосходящим бессмысленные качания идиота. Последняя основа этих деятельностей кроется однако в неопознанном влечении к бесконечной полноте бытия; поэтому всякий акт, дающий повышение творческой активности и расширение бытия, тотчас же подхватывается этими деятелями и закрепляется в их поведении. Для достижения этих целей есть только один путь: снятие вражды, хотя бы частичное, между двумя или более деятелями, образование ими хотя бы в каком либо отношении нового, более высокого целого и объединение сил для совместной деятельности. Это есть путь осуществления конкретного единосущия хотя бы в минимальной степени. Каждая ступень такого объединения, образование атома, молекул все более сложного типа, кристаллов, одноклеточных организмов и т. д. есть творение новых все более высоких типов бытия, в том смысле, что центральный деятель такого единства, а вместе с тем и все тело его, т. е. совокупность подчинившихся ему деятелей, становятся способными к все более разнообразным, более сложным и ценным деятельностям. Поднятие творческих сил получается благодаря хотя бы частичному прекращению противоборства между объединившимся деятелями; единение их и согласное слияние сил в каком либо направлении есть то самое отношение между деятелями, которое на более высоких ступенях его развития и сознания называется любовью. Поэтому можно сказать, что вся эволюция природы есть эволюция любви. Не надо, конечно, идеализировать эту любовь: единодушие деятелей в отношении друг к другу поднимает их силы и способности, но они, обыкновенно, используются для того, чтобы повергнуть окружающий мир более энергичной эксплуатации, чем это возможно для существ менее высоко развитых.[88]

Однако рядом с усложнением отрицательных проявлений новые ступени эволюции дают почву также и для более высоких объективно ценных положительных форм жизни. Вл. Соловьев, различая пять ступеней бытия, царство неорганическое, царство растительное, царство животное, царство человеческое и Царство Божие, говорит, что эти «пять царств представляют собой ряд наиболее твердо определенных и характерных повышений бытия с точки зрения нравственного смысла, осуществляемого в богоматериальном процессе».[89] Чтобы достигнуть своей высшей цели или проявить свое безусловное значение, оно должно быть живым, потом — быть сознательным, далее — быть разумным и, наконец, уже быть совершенным». (стр. 247) «Каждое предыдущее царство очевидно служит ближайшей материей для последующего» (стр. 239); в этом «процесс собирания вселенной», «ее развития и совершенствования» (стр. 248). Здесь «каждый новый тип представляет новое условие, необходимое для осуществления высшей и окончательной цели — действительного явления в мире совершенного нравственного порядка, Царства Божия, или откровения свободы и славы сынов Божиих» (стр. 247).

Развивая эту метафизику природы в духе изложенных мной выше учений о субстанциальных деятелях, соответствующих тому, что Лейбниц называл монадами, необходимо признать, что человеческое я есть деятель, дошедший до своей сравнительно высокой ступени развития, пройдя длинную эволюцию от электрона (или какого либо еще более упрощенного элемента) и т. д. через животный мир вплоть до человека. Вместе с Лейбницем нам придется при этом признать нечто вроде перевоплощения, именно утверждать, что один и тот же индивидуальный деятель на различных ступенях развития имеет различные тела, все более и более совершенные, способные к функциям все более и более высокой ценности.

Это учение об эволюционном происхождении человека глубоко отличается от натуралистического эволюционизма тем, что первооснову эволюции оно находит не в низших силах природы, а в Боге и нормативных идеях Божиих, присущих каждому субстанциальному деятелю. «Из того, что высшие формы или типы бытия являются или открываются после низших» говорит Соловьев, «никак не следует, что они суть произведение или создание этих низших. Порядок сущего не есть то же, что порядок явления. Высшие, более положительные и полные образы и состояния бытия существуют (метафизически) первее низших, хотя являются или открываются после них. Этим не отрицается