— Ты, кстати, — улыбнулся я, — на чем до поликлиники добираешься?

— На велосипеде, — сказала Маша, — езжу с центра аж сюда, в конец станицы. Не просто это. Да жаловаться не приходится. С медицинским транспортом у нас сейчас туго.

— А мне, кстати, в ту сторону. Подбросить? Только сначала заедем на заправку, — я показал девушке талоны на бензин.

— А куда я велосипед-то дену? — Маша удивленно раскрыла свои темные глазки. Улыбнулась.

— В кузов бросим.

— Ну, — она показала в улыбке беленькие зубки, — хорошо. Давай! А то я еду чуть ли не час. И когда солнце подымается, очень уж жарко становится педали крутить.

— Ничего, — улыбнулся я, — я домчу тебя с ветерком. Только за машиной схожу.

Когда я завел газон, прогрел двигатель и покатился к выезду, туда, где стояла диспетчерская, увидел, как рядом с Машей стояла уже другая машина.

Бортовой газон прижался слева от ворот, тарахтел на холостых оборотах. Рядом с Машей, взявшись за ручку ее синенького «Аиста» с маленькими колесами и одной рамкой, стоял Стенька Ильин.

Вместе они о чем-то разговаривали. Стенька лыбился во все тридцать два и старательно заглядывал девочке в глаза. Маша же, смущенно улыбаясь, опускала их к земле. Велосипеда из рук она не выпускала.

— Ну что, Машка, — подкатил я и открыл пассажирскую дверь, — едем?

— Ты езжай, Игорь, — улыбнулся Стенька, — я сам ее до поликлиники доставлю.

— Да не, Степ, — смущенно сказала Маша, — говорю ж, меня Игорь подвезти пообещал. Ему как раз по пути.

— Так и мне по пути! На мехток! Просто с центра поднимусь до трассы, потом через нее, и уже там!

— Стенька, — с улыбкой проговорил я, — ты чего к девушке пристаешь? Видишь же, что не хочет она?

— А какая ей разница, на каком газоне ехать-то? — Рассмеялся Стенька, но улыбнулся он только губами. Глаза его были жесткими и смотрели на меня колко, — а со мной еще и веселей будет. Я анекдотов много знаю!

— Стёп, — тут рассмеялся уже я, — а ты спроси у Маши, нужны ль ей твои анекдоты?

Стенька нахмурился. Улыбка сбежала с его лица. Он посмотрел на Машу.

— Отпусти, пожалуйста, велосипед, Стёпа, — сказала Маша строго.

Степа помрачнел. Отстранился, опустив руки. Однако кулаки его сжались. Взгляд стал жестким и как бы стеклянным.

Я выбрался из машины и загрузил Машкин легенький Аист в кузов. Потом помог медсестричке сесть в кабину. Забрался сам.

Наш газон зарычал мотором. Медленно покатился вперёд, оставляя гараж за нашими спинами. В зеркале заднего вида я видел Стеньку, провожающего нас сердитым взглядом.

— Стой! Игорь! Тормози! — Закричала мне Маша.

Я нажал педаль, и машина застыла на месте.

— Ну чего ты кричишь, милушка? — Рассмеялся я.

— Не видишь что ли? Вон! — Указала она вперед.

— Да вижу-вижу, — я улыбнулся, покачал головой.

Через узенькую гравийную дорогу на заправку перебегала мама-индоутка. За ней неровным строем бежали желтенькие утятки. Строй замыкал гусенок. Большой рядом с утятами, покрытый светлым пухом, он неловко переваливался на своих плоских ножках.

— Чуть не задавил!

— До них метров пять еще. Распереживалась, — улыбнулся я.

— А как же не переживать? Они же маленькие!

Была Машка удивительной. Строгая в работе, по-детски наивная в беседе и очень чувствительная да всякой чужой боли. И неважно, человек-то или зверюшка какая.

Доброта и чуткость этой девушки, ее красивое лицо и фигура, покорили меня.

Жена моя, что ушла от меня в прошлой жизни, как только дочке стукнуло шестнадцать, тоже была красивой. Вот только красивой иначе. Холодной, немного северной красотой. И характер был у нее такой же холодный, нечуткий, жесткий. В нее пошла и наша дочь.

Не могла жена понять меня, почему я, такой профессионал, не пользуюсь всеми возможностями, что предоставили тогда юристу девяностые. Не стерпев того и ушла. И черт меня дернул с ней завязаться? Глупый был. Теперь же чуткость и человечность мне была нужна. И видел эту чуткость я в Маше.

Смотрел я в ее темные ореховые глазки, а сам думал, какова она на самом деле, та, другая? Ира? В красоте она Маше не уступала, а в характере как?

Потоптались мы на заправке, дождались своей очереди. Потом, заправившись, погнали газон вниз, по улице, к центру.

— Какие красивые цветы! А розы-то! — Удивленно сказала Маша, когда мы проезжали большой палисад, развернутый перед чьим-то двором.

— Нравятся? — Хмыкнул я.

— Очень!

— Хочешь?

— Так оно ж чужое! — С улыбкой удивилась Маша.

— Думаю, — я затормозил у палисада, — из-за трех цветочков хозяйва не обидятся.

Достав из бардачка нож-белку, я выпрыгнул из кабины. Обойдя машину, я переступил железную оградку, крашенную зеленым. Аккуратно, чтобы ничего не потоптать прошел к душистому розовому кусту.

— Ты чего тута забыл⁈ — Тут же крикнула мне старушка из-за забора.

Рисуясь перед хозяйкой, во дворе забилась, затявкала, маленькая цепная собачка. Старушка открыла железную калитку. Выглянула. На ее морщинистом загорелом лице застыло злое выражение.

— Да вот, — улыбнулся я, — цветы у вас больно красивые. Нельзя ли Милушке три розочки срезать, а бабушка?

Старушка удивленно заморгала маленькими слезящимися глазками.

— Это ж какая у тебя милушка? — Спросила она.

— Машка! — Я обернулся, — покажись, пожалуйста!

Маша помешкала. А может, просто не услышала сразу. Спустя пару мгновений высунула свое миленькое личико. Бабушка посмотрела на нее. Опустила упертые в боки руки.

— Ой краса, — улыбнулась старушка, — ну коли так, то ладно. Среж. Только лучше вон те, белые. Они попышней будут.

— Спасибо, бабушка!

— Ой, да не потопчи там ничего, внучок!

— Не потопчу!

Я аккуратно пробрался к дальнему кусту. Достал белку. Теплая, после кармана, рукоять складного ножа имела накладки в форме бегущей белки с пушистым хвостом. Я щелкнул клинком. Принялся срезать цветочки.

— Какая красота! — Смутилась Маша, когда я передал ей в кабину букетик.

— Только ручки не уколи. Я там, снизу, иголочки поубрал. Но еще остались.

— Спасибо, Игорь, — улыбнулась она, задрав темные свои бровки, — и вам спасибо, бабушка!

— Езжайте с богом! — Крикнула она нам вслед.

— Ну чего ты опоздал-то, шоферок? — Сердито спросила меня Зинаида Петровна, врач-заведующий отделением скорой помощи в нашей больнице.

— А что? Вызовы у нас имеются? — Спросил я серьезно.

— Да нет пока, — ответила Зинаида Петровна, — но так еще не вечер.

— Ну главное, — улыбнулся я, — что на вызов не опоздал. А теперь-то я готов к труду и обороне.

— Что ж. И то верно, — покивала она головой.

Больница, к слову, располагалась не поодаль от каменного двухэтажного здания поликлиники. Ее кирпичный, отстроенный в семидесятые, корпус, все еще выглядел вполне новым. Всю территорию ограждал массивный кирпичный забор. К ней я приехал почти сразу, как высадил Машу на поликлинике.

Само отделение скорой помощи расположилось в небольшой пристройке, в правом крыле здания. Тут же, во дворе стоял приземистый сарай-гараж для буханок.

Насколько я помнил, было в скорой помощи несколько машин. То ли три, то ли пять. Однако, когда начались у нас проблемы с запчастями, стали они не на ходу.

— Мы нашу единственную живехонькую машину отправили на ремонт, — сообщила мне Зинаида Петровна, — сказали нам обождать несколько суток. А пока нету транспорту, выписали, значить, шофера с гаража. Деваться некуда, — пожала она пухлыми плечами, — дежурить надо. Лучше уж так, чем совсем без машины. А пока вызовов нету, ты, Игорь, посиди пока в отделении. У нас чай есть. И печенье. Будешь?

В крыле отделения было несколько кабинетов. В одном из них сидел диспетчер, в другом смена пила чай, ожидая вызовов. Остальные же комнаты использовались по прямому медицинскому назначению.

— Так ты значить, наш водитель? — Хитро посмотрела на меня фельдшер по имени Марина, — сегодня молодого прислали. И пахнешь ты странно.

Марина, пышная, но ухоженная женщина лет тридцати все время стреляла в меня глазками из-под черненых бровей. Стремилась подсесть поближе за небольшим столиком, где мы пили чай.

А вот второй дежурный смены — медбрат по имени Макар Светличный, худенький, похожий на подростка мужичок лет двадцати, чувствовал себя рядом со мной совсем неловко.

Казалось мне, что он меня сторонится, хотя я был с ним приветлив и вполне себе весел. Как со всеми.

Первый вызов поступил в районе полудня.

— Звонили с МСТ, что в хуторе Гремячий, — суетилась фельдшер Марина, — на станцию пришла старушка. Сказала, что у нее дома деду плохо. Мучается с животом. Так что поехали! — Дорассказывала мне она уже в газоне.

— Поехали, — кивнул я, когда фельдшер и медбрат разместились в кабине, — домчу с ветерком.

— А быстро ли ездит этот твой самосвал? — Надула