— А я вроде все, что думаю, говорю, — пожал я плечами, — а ты Марина?

— Да и я, вроде, — почесала она загорелую шею.

— Эх ничего вы не понимаете! Россию спасет только рынок! Рыночные реформы и дружба с западом и Европой. Иначе, не видать нам свободы!

— Я все не могу понять, — рассмеялся я, — о какой свободе ты говоришь.

— А как же дефицит? Ведь на полках шаром покати! — как бы не услышал мое замечание Вася.

— Ну тут да, — пожал я плечами, — что есть то есть. Да вот только, если бы не холодная война, если бы не гонка вооружений с американцами, не приходилось бы родине все силы на армию направлять. А что дефицит, так тут виноваты во многом спекулянты. Вот тут да. Тут я бы, на месте, государства с ними пожоще.

— Да ничего ты не понимаешь, темный человек! — Раскричался Василий, — эти люди, которых вы называете спекулянтами — спасение страны. Предприниматели! Атланты! Их силами зарождается у нас рынок! Хоть какая-то связь с внешним миром происходит! А вообще, знаешь, — махнул он рукой, — надо было бы нам войну проиграть, пили бы тогда баварское, как все цивилизованные люди!

Когда Василий замолчал, то посмотрел на Марину с Макаром. Оба они были чернее тучи. Хмуро смотрели на молодого парня.

— Лучше бы тебе, тебе выйти, — сказал я холодно, тормозя у обочины, — дальше своим ходом пойдешь. Тут уже недалеко.

Вася, вспотевший, раскрасневшийся от своих эмоций, выдохнул. Покивал и выпрыгнул из кабины. Недеелся я, что больше не увижу этого человека. Но что-то мне подсказывало, что мы еще встретимся, раз уж он к Красной путь держит.

До станции мы доехали, уже почти позабыв о парне, к которому все отнеслись, в основном, как к клоуну. Однако недолго нам пришлось коротать время до нового вызова. Едва успели только пообедать.

Диспетчер передала, что на том конце станицы позвонила с почты женщина. Говорит, соседке ее, пенсионерке, плохо стало, и она попросила вызвать скорую, потому как сама до почты, где стоял единственный в округе телефон, не добралась бы. Выехали мы немедленно.

Когда приехали, я остановил машину у небольшого кирпичного домика. Заметил, что напротив, у хатки, на базу которой суетилась пожилая женщина, разливая худобе попить, стоял газон. Видать жилл тут кто-то из наших.

Все втроем, мы вышли из машины. Увидав людей во врачебной форме, женщина-соседка выбежала с база.

— Плохо ей, Катеньке-то, — сказала она, после того как поздоровалась, — давление, должно быть, подскочило. Перенервничала.

— А почему она нервничала-то? — Спросила Марина, когда соседка вела нас через двор к приземистому домику.

— С сыном старшим поругалась, — торопливо заговорила соседка, — сегодня утром. У ней же, у Кати, нету мужа. Два сына, да невестка, дочка моя, значить. Все сейчас в колхозе, на работе. Вот и некому о ней было позаботиться, кроме меня!

Небольшой цепной пес рвал цепку. Гавкал, пока шли мы по двору.

— Цыц! Фомка! Цыц тебе говорят! — Кричала на него соседка.

Разогнав индоутей, что гуляли прямо по двору, мы вошли в приземистую казачку с цветным коньком. Там, в передней, самой большой комнате, на железной кровати, лежала худенькая женщина.

Устремив взгляд в потолок, она прикрыла лоб рукой. Мы поздоровались, и Марина немедленно принялась мерить женщине давление. Подсела рядом для удобства.

— Раскалывается голова, — слабым голосом говорила женщина по имени Екатерина, — кружится. Силов нету ходить. Еле до соседки доковыляла.

— Это хорошо, — спуская рукав тонометра, сказала Марина, — что доковыляли.

Фельдшерша, сидевшая у кровати на табурете, напряженно всматривалась в стрелку прибора. Под двести давление. Макар! Давай укол поставим!

Медбрат, что таскал всюду железный чемодан скорой помощи, присел, щелкнул замками, откинул крышку и, быстро работая руками с длинными, узкими кистями, стал готовить лекарство к процедуре.

Снаружи снова залаял пес. По характерному гулу дороги, услышал я, что приближается грузовая машина. В маленьком окошке передней, было видно, как за двором, рядом с моей, остановился газон.

— Ох! — Отвлекла меня женщина, — что-то сильней мне поплохело.

— Ниче-ниче, — успокаивала ее Марина, — сейчас укол сделаем, и получшеет.

Звякнула калитка. В окне я увидел, как кто-то прошел по двору. Зло прикрикнул на пса:

— В будку пшел!

В сенях хлопнула дверь.

— Ма! Кто тут у тебя? — Прозвучал знакомый голос, — кто у тебя, спрашиваю?

Макар и Марина обернулись к входу в переднюю. Обернулся и я. В дверях стоял и зло смотрел на нас Пашка Серый.

Глава 18

Серый зло обвел взглядом всех нас. Поджал тонкие губы.

— Матушке плохо стало, вот я скорую и вызвала, — торопливо ответила соседка. Она смотрела на Серого испуганными блестящими глазами.

— А Землицын тут что забыл? — Кивнул Серый на меня.

— Ну я ж обещал к тебе домой прийти, если уж струсишь в пивнухе разговаривать, — ответил я, — вот и пришел.

Серый не ответил, только уставился на меня исподлобья. Его лицо побледнело. Он нервно шамкал губами.

— Как мать? — Перевел он взгляд на Марину, которая делала Екатерине укол.

— Высокое давление, — сказала немного опасливо Марина, — но укол я сделала. Теперь должно полегчать.

— Сделала? — Зло сказал Серый, — ну и хорошо. А теперь выметайтеся с хаты. Не терплю чужих дома.

Марина растерялась. Макар и вовсе сжался, опустив к полу глаза.

— Обождать надо, — сказала Марина, — поглядеть, как действует лекарство. Подождите, пожалуйста, пять минуточек.

— Я сам посмотрю за мамкой, — резко ответил Серый, — идите!

— Ты уже присмотрел так, — я встал со своего табурета, — что матери твоей плохо стало. Теперь уж мы сами, без сопливых.

В передней воцарилось гробовое молчание. Соседка испуганно смотрела то на Серого, то на меня. Марина побледнела, зажимая ваткой ранку на плече матери Пашки Серого. Макар и вовсе прятал глаза.

Только мы с Серым сверлили друг друга взглядами. Он напряженно сжимал и разжимал свои кулаки. Я просто хладнокровно ждал, что он скажет или сделает в следующий момент.

— Как тебе, мама? — Спросил он вдруг.

— Да навроде, легчает, — неуверенно сказала Екатерина Серая.

— Слышали? Легчает ей. А теперь пошли вон, — перевел он взгляд на меня.

Марина, после слов больной, тут же принялась прилаживать к ее руке рукав тонометра.

— Не уйдем, — сказал я строго, — пока фельдшер не скажет, что все хорошо.

— Я щас-щас, — Марина торопливо качала рукав, — сейчас, быстренько.

— Не торопись, Марина, — ответил я, — и не переживай. Делай как надо.

— Значит, по-хорошему не уходите, да? — Сказал Серый.

— Если по-хорошему уйдем, — ответил я, — то ты свою мать до удара доведешь, как утром.

Лицо Серого удивленно вытянулось. Маленькие глазки расширились, редкие светлые брови поползли вверх. А потом он нахмурился, надвинув их на глаза, злобно глянул на соседку.

— Ну надо ж мне было что-то сказать, — оправдывалась она испуганно, — врачам-то. Надо ж было сказать, в чем тут дело!

— Если ты еще и ее тронешь, — сказал я холодно, — я ведь узнаю.

— Коль не хотите так, по-хорошему, — сказал Серый, — я щас вас черенком от лопаты гнать стану. Предупреждаю! Сделали дело? Укололи? А теперь вон!

— Ну, попробуй прогнать, — я вышел вперед, стал между Серым и остальными, — давай. Иди за своим черенком, если хочешь, чтобы я тебя снова, как тогда, у своего двора, в пыли изволял.

— Ах ты…— Озлобился Серый.

— Не серчай ты на него, милок, — подала слабый голос мать Серого. Я обернулся к ней, — не серчай. Паша, он по нутру хороший. Очень хороший. Это злая судьба его вынудила таким стать. Злая судьба нашей семьи. В шестнадцать лет, он зарубил…

— Молчи! — Крикнул сломавшимся голосом Серый, — молчи, тебе говорят! Нечего перед чужими людями раскрывать душу! Молчи!

— Давление падает, — сглотнула громко Марина, — хорошо все с вами будет. У вас есть, что от высокого давления-то?

— Нету милочка. Нету, — сказала Екатерина Серая.

— Ну тогда я вам таблетки оставлю.

Серый, глубоко дыша и раздувая ноздри своего тонкого носа, злобно смотрел на меня. Я не отрывал взгляда от его маленьких серых глаз. Пашка не выдержал. Отведя глаза, он сухо сплюнул и вышел на улицу. Через узенькое окошко видел я, как он стал на дворе, закурил.

Через пару минут Екатерина Ивановна, как ее звали по отчеству, уже сидела на кровати. Как-то виновато смотрела она на меня и Марину, на свою соседку. А когда поглядывала в окно, на двор, в ее глазах и вовсе блестел страх.

— Ну вот, —