сказала Марина, пряча тонометр в сумку, — все нормально будет. Вы, главное, не переживайте.

— Да как же мне за него не переживать-то? — Глядя на улицу, сказала Екатерина Ивановна.

Все снова затихли. Первым зашевелился Макарка. Он принялся собирать врачебный чемодан.

Когда мы вышли, нас провожал Серый. Хмурый как полено, он шел сзади, поглядывая на нас исподлобья. Марина с Макаром то и дело опасливо оглядывались. Заставляло это оглядываться и меня, но не опасливо, а чтобы посмотреть за непредсказуемым Пашкой.

Проходя мимо цепняка, маленький лохматый пес бросился из будки, обгавкал и попытался укусить Марину.

— Цыц Фомка! — Встал я у пса на пути, — в будку! Ну! В будку!

Пес отскочил немного назад, но в будку не пошел. Он принялся обгавкивать нас издали. Серый при этом даже не рявкнул на собаку.

Когда мы уже были за калиткой, то снова встретился я взглядом с хмурым Пашкой. Он торопливо закрыл железную дверь. Щелкнул замком.

Я обернулся и собрался, было идти к машине, но услышал за спиной тихий Пашкин полушепот.

— Первый раз от нас ушел, второй раз не уйдешь…

— Чего? — Обернулся я, — а ну, повтори!

Я торопливо бросился к калитке. Пашка же отпрянул. Испуганно попятился.

— Повтори! — Крикнул я.

— Чего тебе повторить? Иди отседова! — Злобно выдал он, и тут же, быстрым шагом пошел в дом.

Я наблюдал за этим стиснув зубы, сверля его узкую спину взглядом. Неужели Пашка как-то связан с нападением? Надо как-то выяснить это. Уж клубок вокруг меня совсем недобрый собирается.

— Игорь! — Крикнула с машины Марина, — ты идешь?

— Иду! — Обернулся я, а сам посмотрел в Серовский двор.

Серый, отодвинув кружевную занавеску, следил из окна, не ушли ли мы.

— Иду, — повторил я уже тише, а потом зашагал к машине.

* * *

Весь день Стенька ходил сам не свой. Был он очень зол и на Игоря Землицына, что влез вперед него к Машке, и на саму медсестру, потому что выбрала она вместо него Игорька.

Потому, крутя руль своего бортовика, думал он только об этой неприятной утренней ситуации. Казалось Стеньке, что опозорился он на весь гараж. Что, когда Игорь, с красивенькой медсестричкой уехали, стали над ним другие шоферы посмеиваться. Дескать, полез к Машке и с носом остался.

Было ему неприятно и перед самим собой за то, что наврал он про то, что надо ему на мехток, через центр. На самом деле, назначено ему было в другую сторону, на низ, на теплицы, огурцы с них в Армавир везти. Стеснялся он, что другие мужики узнают, будто Стенька ради девки ездит, куда по работе не надо.

Конечно же, были все это Стенькины надумки да глупости. Вот только сам он серьезно к ним относился.

Сделав в город первый рейс, после обеда он вернулся обратно, на теплицы, заново загружать машину.

Пока мужики грузили в кузов деревянные ящички с длинненькими огурчиками, Стенька обедал. Кусал он пышную булку с повидлом, да запивал молоком, срезав с бумажной пирамидки один уголок.

Примостившись на травке, у переднего колеса, он думал. Думал обо всем, что произошло утром. Думал, переваривал в голове. И оттого становился все злее и злее.

Чем это он, Степан Ильин, хуже какого-то Землицына? Да только тем, видать, что задурил Землицын головку Машкину. А так, ничем больше. Вот же несправедливость какая!

— И как он-то? Звал тебя гулять? — Услышал Стенька смешливый девичий голосок за машиной.

— Землицын-то? Еще не звал, — другой приятный, боевой голос, — но позовет еще. Ты бы видела, как он на меня поглядывал. И так стрельнит и сяк. Так что позовет, не сомниваюсь я.

Девочки звонко засмеялись. Сетнька же чуть молоком не подавился. Облившись, он отбросил полупустую пирамидку, подскочил и заглянул за колесо, под машиной.

Увидел Стенька, как сидят на куче дров молодые девчушки. Все лет по восемнадцать девятнадцать. Было их четверо. Все красивенькие, в цветастых юбках и белых летних блузках, словно игрушечки. Звонко смеясь, они обедали тем, что им мама с собой завернула.

— А тебе-то, тебе-то самой Землицин нравится? — Спросила маленькая, как воробушек, серенькая волосом, но милая на лицо девчушка.

— А как же? — Улыбнулась другая, девушка. Светлоглазая с длинной, обмотанной вокруг макушки косой, чтобы работать было удобнее, — если бы не нравился, я бы на него и не глядела.

— А Сергей будет не против?

— А что мне Сергей? — Подбоченилась она, наморщила по лисьи тонкий носик, — я ему не указываю, с кем гулять. Вот и он мне не указ!

— А как же Андрей Резнов? Он же тоже за тобой бегает.

— А Андрей что? — Она хмыкнула, подняв остренький подбородочек, — Игорь, он красивше Андрея будет.

Стенька медленно встал позади газона, но так, чтобы его не было видно. Бросил взгляд на полусъеденную булку, что забыл в собственной руке, когда услышал девок. Была она теперь грязна и извазюкана в опилках. Стенька отбросил хлеб и прижался к газоновскому носу.

— Вот, значит как, — сказал он шепотом, — Земляницын, значит, за двумя девчонками ухлестывает.

Знал Стенька эту девочку с косой. Звали ее Ирой Бесхлебновой и была она сестрой Сереги Бесхлебнова по кличке Мятый. Этот Мятый водился с Серым. А у Землицина с Пашкой контры.

Странные чувства испытал в тот момент Стенька. С одной стороны, так ему горько стало и обидно за Машку-медсестру, что водит ее Игорь за нос. А с другой, за себя, что вот уж и вторая девчонка глаз на Игоря положила. А за ним, за Стенькой, бабы так никогда не бегали. В глубине души он также хотел.

— Вот, значит как, — повторял он, подслушивая, — вот, значит, как оно бывает…

А в следующее мгновение такая радость в его душе поселилась. Придумал Стенька, как Землицина от своей Машки отвадить.

— Стёпа, — окликнул его колхозник из кузова, — Стёпа, ты куда тут запропастился?

Степка аж вздрогнул. Стоя согнувшись за машиной, он выпрямился.

— Да тут я! Тут! — Крикнул он и увидел, как девчонки тут же встрепенулись. Уставились на него.

— Привет, девицы! — Кирикнул он им, махая рукой.

— Хватит там с девками ворковать, — сердито сказал колхозник, — ты давай уж. Езжай.

— Загрузились? — Уже весело спросил он, — полный-то кузовок?

— Полный! Только ты давай быстрее. У нас еще для тебя огурцов на два рейсу!

— Да ничего! Управлюсь! — Стенька погодил, пока мужики выберутся из кузова, закрыл задний борт, — мне тоже быстро надо. У меня теперь, вечером, дела появились.

* * *

— Вон там, видишь? — Указала Маша на небо.

— Вижу, — улыбнулся я, — это ковшик большой медведицы.

— Да!

— Только я постоянно забываю, где тут прячется маленькая?

— Ну да. Ее не так просто отыскать на небосклоне. Но давай попробуем.

После работы я не погнал машину в гараж, как всегда, а поехал, как и обещал, домой, к Маше. Жила девушка в небольшой мазанной известью хатенке. Приземистая, она клонилась к земле под весом глиняной черепицы.

— А это кто такой за тобой приехал-то? — Спрашивала скрюченная бабушка, когда Маша, вооружившись авоськой и газетным свертком, выходила ко мне, за двор.

— Это, бабушка, Игорь Землицин! Мы с ним кататься едем!

— Допоздна не катай!

Бабушка выглянула из деревянной калитки.

— Вертай ее непоздно, шоферок, — обратилась она ко мне.

— Не переживай бабушка, — улыбнулся я, — долго я не задержу.

Бабушка улыбнулась мне и вернулась во двор, стукнув калиткой.

Поехали мы тогда на низ, к реке. У Маши было с собой немножко съестного и решили мы поужинать на воле, под журчание речной воды.

Почти весь вечер мы болтали о том о сем. Машка рассказывала мне о своей учебе. О своей жизни в городе и работе здесь, в поликнилике.

Я рассказывал о себе немного, больше спрашивал. Интересно мне было узнать, что это за человек. С красотой уж все было понятно, а вот с душою… Хоть и приоткрыла она мне ее немножко. Но этого разве хватит?

Так и просидели мы то в кабине, то под колесом, на покрывале. К концу вечера стали уж обниматься. А потом я предложил:

— А пойдем в кузов?

— В кузов? Это зачем же?

— Небо смотреть, — указал я взглядом ввысь.

И правда. Темно-синее, почти черное небо усевала россыпь блестящих, словно драгоценные камешки, звезд. Не увидеть такого нигде в городе. Только станица, где по ночам темно, может похвастаться такой красотою.

— С кузову я еще не глядела на звезды, — рассмеялась она.

— Пойдем-пойдем, — я улыбнулся, чистый он, не бойся! Только покрывало постелим.

Я открыл кузов. Подсадил Машу ступенькой из рук. Залезла она неуклюже, потому как была в светлой юбке, что носили в городе, и в такой