Вика ползала по соседней палатке с фонариком и выбирала из нее дохлых мошек и комаров, оставшихся еще с байдарочного похода.

– Это ужас! – жаловалась она. – Муха вот какая-то неживая лежит! Я так не могу! Я уйду домой пешком!

Петя замычал и замахал руками. Заметно было, что ему мучительно хочется высказаться. Не выдержав, он даже укусил себя за рукав, а потом стал тыкать пальцем в Вику и куда-то вдаль.

– Он хочет сказать, что ты только ноешь и что ты никуда не уйдешь! – перевела Катя. – Так?

Петя закивал и снова замычал, показывая, что душит Вику.

– Ну тут и без перевода все ясно! – сказала Катя и вдруг вспомнила, что вот-вот начнется Новый год.

На четвереньках она выползла из палатки и, осмотрев все ближайшие елки, выбрала из них самую красивую. Нарядив ее тремя-четырьмя игрушками, Катя не ограничилась этим и повесила на нижнюю ветку объявление:

Костер постепенно погасал, лишь мерцал красными углями. А потом сразу из разных мест в воздух стали вскидываться трескучие букеты салютов.

– Это в Новомаксимовке! Это в Сосновом! Ну что, с Новым годом, с новой цифрой! – сказал отец Александр.

Он уже десять минут нарубал еловые ветви и делал себе у костра навес, одним концом упирающийся в землю.

– Палатка первопроходца! Теплый воздух упрется в крышу из еловых ветвей и будет меня греть! Я даже и спальник с собой не взял! – похвастался он.

– Батюшка, может, не надо, а? Зима же на дворе! – попросила матушка Ксения.

– Надо, матушка, надо! – сказал отец Александр и забрался под навес. – Объявляю ночь!

Вскоре все разошлись по палаткам. Катя и Алена вздумали было есть в спальниках печенье, но насыпали внутрь крошек и всю ночь потом ворочались. Утром все проснулись рано и кинулись под уличную елку проверять подарки.

Удивительно, но Дед Мороз ничего не перепутал и, отыскав правильную елку, положил под нее подарки в кулечках, подписав каждый кулек именем ребенка. Причем девочек отца Александра он тоже не забыл. Попутно Дед Мороз не удержался и фломастером исправил в объявлении Кати пару ошибок.

Отец Александр, нахохлившись, сидел у костра и подбрасывал в него ветки.

– Ну как теплый воздух? Упирался в крышу? – весело спросил у него папа Гаврилов.

– Почему-то не очень упирался, – вздохнул отец Александр. – Все время приходилось к костру подползать! Один бок поджаривается, а другому холодно.

После завтрака все стали искать Петю и Серафима. Петя забрался на дерево на высоту третьего этажа и, привязавшись, просидел на нем час. Катя нашла его по валявшемуся у ствола ключу от дома, выпавшему у Пети из кармана, но не стала его выдавать, а наступила на ключ ногой, пока остальные проходили мимо. А Серафима так и вовсе никто не нашел – ни за час, ни за полтора, ни за два. Его и искали, и кричали, даже начинали всерьез прочесывать лес, опасаясь, что он ушел в горы. А потом Серафим обнаружился буквально в ста метрах от палаток.

– Где ты был?! Потерялся? – набросились все на него.

Серафим молчал, показывая на рот. Тогда ему сказали, что объявляется пятиминутный перерыв, когда говорить можно.

– А я и не прятался! Мы тут с лесником сидели! На пеньке, – сказал Серафим, показывая на пенек.

– С каким-таким лесником?

– А дедушка седенький, с бородой. Шел куда-то через лес.

Все посмотрели на Дениса Иваныча. Тот пожал плечами.

– Никто тут пешком не ходит. Наши лесники на «Урале» ездят. Может, это леший был? – Денис Иваныч пошутил, но никто почему-то не засмеялся.

– Или святой, – мечтательно сказала Нина. – Нас тут народу тьма, и никто, кроме тебя, этого дедушку не видел! А пенек у всех на виду!

Серафим вздохнул.

– Не знаю, – сказал он.

– А он тебе говорил что-то? Ну что он лесник или не лесник? – спросила Алена.

Серафим покачал головой:

– Так нельзя же было говорить! Я молчал, и он молчал. Так и сидели.

– Странный какой-то человек. Садится рядом с ребенком, сидит и уходит. Так и молчали? – спросила матушка Ксения.

– Ну да. Потом он меня по голове погладил и ушел, – сказал Серафим.

Он не понимал, почему нельзя сидеть два часа с незнакомым дедушкой и молчать. Чего тут особенного?

– А плечи у него широкие были? Может, это Илья Муромец был? Сегодня день памяти святого Ильи Муромца, – сказал дьякон Максим, оглядываясь на отца Александра.

Отец Александр отнесся ко всему спокойно:

– Не знаю. Может, да. А может, просто какой-то прохожий. Проще верить в то, что нам дано, и не искать никаких особенных чудес. На наше личное спасение они не влияют… Все, пора завтракать и брать крепость! – сказал он, легонько подпрыгивая, потому что на каждом его плече болталось по девочке и еще одна висла у него на ноге.

Отец Александр обошел частокол и по лестнице, сделанной из двух жердей с привязанными к ним перекладинами, забрался на площадку. На площадке сверху стены помещалось максимум семь человек, охранявших крепость.

– Передайте мне кто-нибудь снизу мой щит и меч! – попросил отец Александр. – Значит, так! Эта крепость – Константинополь, который в 1204 году захватили латиняне, причем, что примечательно, во время крестового похода! Сегодня у нас будет возможность отстоять Константинополь или сдать его снова… Набирай себе отряд, дьякон! Вы будете пробивать ворота тараном, а мы станем сбрасывать вам на голову камни и лить расплавленное олово… Матушка, передай мне, пожалуйста, какой-нибудь мусор!

– Хорошо! – сказала матушка Ксения и бросилась к кострищу собирать в ведро пустые консервные банки, многие из которых, сильно закопченные и ржавые, валялись на кострище еще с лета.

– Вот, батюшка! Камешки есть… А расплавленное олово что ж? – спросила матушка самым невинным голоском.