Как печально все заканчивается, надо же! Такое щемящее душу чувство вполне может возникнуть у стреляного воробья, воробьихи, пардон, которую ловко провели на мякине. Дали возможность порадоваться предвкушению очередной добычи и заслуженных лавров, а потом бесцеремонно, когда она расчирикалась от воодушевления, выгнали из форточки на мороз.

Что остается Татьяне Ивановой? Состроив хорошую мину при плохой игре, пить коньяк в компании своего собственного растроившегося и расстроенного, как и она сама, изображения? Ан нет! Дудки-с, господа псы его превосходительства! Илларион Борисов так и не найден, а деньги за его поиски уплачены. Татьяне Ивановой остается отработать их с присущей честностью и добросовестностью. Ой, любопытно мне, предусмотрел ли Виктор Сергеевич такой вариант развития событий? Учел ли он так называемый личный фактор? Едва ли.

Я глотнула коньячку, наблюдая, как отражения дружно составляют мне компанию – пьют и салютуют стопками. Солидарничают!

Рассчитал Генерал все до мелочей: не заставить уважающего себя специалиста работать бесплатно. А продолжать действовать, когда работа уже оплачена и тем более после того, как просят прекратить суетиться, способен только лишенный здравого смысла или страдающий ненормальной для нашего времени добросовестностью индивидуум. В какой-то мере я являюсь и тем, и другим. Но есть еще для меня в этом деле и личный фактор. От него, конечно, на сердце кошки скребут и голова раскалывается. Ну как я могла обмануться в Аркадии? Принять его за достойного и симпатичного человека, не рассмотреть его песью натуру? Ах ты, досада какая! Кроме того, не на службе же я у Генерала, чтобы покорной быть и стараться сохранить незапятнанным его доброе имя! Да и в одной ли репутации тут дело? Вопрос, не имеющий ответа. А если положиться на чутье, интуицию?

Стоп, стоп, как это не в одной репутации? Не в генеральской репутации и не в его капиталах, они взаимосвязаны. Если отбросить все объяснения Аркадия и, чтобы не быть ущербно-доверчивой, поискать другие мотивы, по которым Щипачев не желает продолжения поисков Иллариона...

Я прислушалась к себе, стараясь обдумать мелькнувшее сомнение, но внутри, по телу и голове разливались медленные волны тепла и покоя. Коньяк начал свою благостную работу – умиротворял меня, как и следовало ожидать.

Господи, о чем это я? В предприятия, подобные теплицам и псарне, Щипачевым вложены крупные деньги. И они работают, делают деньги еще более крупные. Ну не достаточно ли этого, чтобы, затратив необходимый минимум – каких-то двести тысяч, – убедить посторонних не совать нос в эту деликатную область?

– Вот тебе, Татьяна, здравая точка зрения, – обратилась я к отражениям. – И она незыблема, как железобетон!

Отражения в знак солидарности отсалютовали мне стопками.

Я поспешила расслабиться. Напрасно! Такое впечатление, что в результате упустила что-то интересное, важное, и не восстановить теперь это ни с помощью умственных усилий, ни скрупулезно копаясь в памяти.

– Какая досада!

Отражения не приняли во внимание укоризны и допили остатки, лихо запрокинув над губами посуду кверху донышками. Вот и славно!

С пустой стопкой в руке я поплелась по сгустившимся в квартире сумеркам на кухню кофейку сварганить и согреть любимым напитком мятущуюся душу. Завернув по пути в прихожую, прихватила с собой сверток, полученный от Аркадия, чтобы ознакомиться наконец с его содержимым. Кофе стоило заварить, а сверток – распаковать... И делов-то!

Пока кофе остывал, я сорвала резинку и развернула бумагу. Его превосходительство мог бы расщедриться и на «зеленые»!

В свертке оказалось ровно двести пятьдесят тысяч отечественными в купюрах среднего достоинства. Вот, значит, в какую сумму Виктор Сергеевич оценил мою покладистость. За работу я запросила меньше.

С удовольствием прихлебывая крепкий кофе, я острее ощутила свою раздвоенность. Теперь меня грызло сомнение, что же делать: переключиться на приятные хлопоты по распределению и пристраиванию денег или, вопреки всему, продолжать поиски Иллариона, в которых, надо признаться, я пока не шибко-то продвинулась. Особенно если взглянуть со стороны. Препоганое состояние!

Нацежу-ка я еще чашечку моего любимого напитка и, под него, брошу кости, спрошу совета у них.

7+14+27. Что-то не хочется напрягать память.

Лениво полистав книгу, я нашла расшифровку. Смысл не сразу дошел до меня. А когда это произошло, я осталась равнодушной, потому что толкование сомнений не развеяло.

«Сдаваясь на милость врагу, стремятся оговорить условия капитуляции, облегчающие участь побежденных. Но никогда после сдачи своих позиций побежденный не оказывается в выигрыше. Почетных капитуляций не бывает».

– И что из этого следует? – спросила я себя, позевывая. – Гордо швырнуть деньги под стол, поехать к Щипачеву и потребовать объяснений, шантажируя его мафией? Или действительно «сдать» его бандитам, ко всем чертям? – Я зевнула шире прежнего. – Раз от разу глупее! – равнодушно подвела я итог, поднялась и, прихватив с собою чашку, заковыляла в комнату, к креслу и пледу.

Коньяк и расстройство подкосили меня.

Спала я недолго, не более полутора часов, но проснулась свежая, собранная и целеустремленная. Сон как будто выветрил, уничтожил сомнения, и на все вопросы родился один-единственный простой и ясный ответ: надо установить, что произошло с Илларионом Борисовым. А для того, чтобы испытывать к этому делу добрый азарт, следует принять как факт вполне достоверную версию, что Щипачев стремится прекратить расследование не столько или не только по причине опасения за сохранность тайны вложения капиталов, но и оттого, что знает больше моего об исчезновении Иллариона и обстоятельства исчезновения ему явно не на руку.

Капитуляция?.. Как говаривал один мой вовсе не почтенный знакомый: «Хера, господа хорошие! Хера! Суетитесь хоть до посинения!»

Я потянулась, расслабившись, и почувствовала, как пробежала по телу бодрая энергетическая волна. Откинув плед и выскочив из враз надоевшего кресла, я закружилась по комнате в сложном танце, выполняя одно из формальных упражнений кунг-фу. Причудливая смесь плавных и до неуловимости быстрых движений боевого стиля «Цай», школы змеи, вначале хорошо согрели, а потом и утомили меня. Приняв позу отдыха, я успокоила дыхание и, сосредоточившись на себе, отметила, что теперь я наконец-то в норме: освободившись от ненужных эмоций, отступивших на второй план, как и от обременительных симпатий, неприязни и жалости к кому бы то ни было, я готова схватиться с любым противником, в любом бою, вплоть до рукопашной.

«Вот это дело!» – как сказал недавно один мой знакомый, залезая в машину за денежным свертком.

«Не так уж я безоружна, чтобы безропотно капитулировать, и не напрасны опасения его превосходительства! – рассуждала я, плеща себе в лицо холодной водой. – Мои противники отказались мне платить и неосторожно намекнули на то, что розыски могут привести на псарню. Дело! А как мохнорылый-то испугался! Аж посинел с лица, стоило мне назвать фамилию Борисова. Дело? Дело в квадрате!»