– Как пройти отсюда на псарню?

– Так ты же на машине! – удивилась она.

– Машина останется здесь.

Наталья помолчала, непонимающе хлопая глазами, и, не задавая вопросов, обстоятельно объяснила мне весь путь со всеми приметами. Оказалось, это совсем рядом.

– Смотри, Тань, вечером там что-то шумно было. Собаки грызлись, что ли?.. Не нарваться бы тебе на них, в темноте-то. Не приведи господи!

Она мелко, троекратно перекрестилась и посоветовала дождаться утра, не соваться к черту в пекло. Я ее выслушала и, вспомнив увиденные мною глаза и клыки, признала опасения ее обоснованными, но от намеченного не отказалась, спросила только, как лучше идти, чтобы риск оказаться на этих глазах и клыках был сведен к минимуму.

– Да никак! – забывшись, воскликнула в голос Наталья. – Эти мохнатые бесы в той стороне могут появиться везде. Мой тебе совет – дождись утра. Ну, чего тебя несет по темноте, что за нужда такая?

Чего несет? Нетерпение, должно быть. Какое-то особое чувство, берущее начало в той же интуиции. Подстегивает оно, торопит, не дает покоя, и создается впечатление, что если не подчиниться этому побуждению, то и опоздать можно. Вроде как оказаться у разбитого корыта. Знакомо это чувство всем, но мало кто пытался разобраться в его происхождении. Действуют, подчиняясь ему, и все тут.

– Не знаешь, сколько обычно человек на псарне ночь коротают? Кто-то же должен там быть и ночью?

– Кто-нибудь да есть, это обязательно, а сколько, не скажу точно. С час назад, когда псы грызлись, вроде в два голоса орали на них. Да знаешь, как орали?

Нахмурившись, Наталья приложила к щеке ладонь и покачала головой.

– Спасибо, Наташенька, пойду я. Попытаю счастья.

Я взялась за дверную ручку, но Наталья остановила меня:

– Ой, Тань, я теперь за тебя тревожиться буду. Ты хоть зайди на обратном пути, а то не усну ведь.

– Извини за беспокойство, – улыбнулась я ей благодарно.

Оказавшись на улице, я призадумалась над Натальиным предупреждением. Ночь, темнота, безлюдье. Обстановка, менее всего способствующая беспечности. Тем более что с генеральским зверьем я уже познакомилась, хоть и не представляю пока до конца силы их хищности, если можно так выразиться. Нет, о том, чтобы повернуть оглобли и убраться восвояси, перенести допрос мохнорылого и кто там еще сейчас с ним за компанию на более удобное время, не может идти и речи. Нетерпение не позволит. Остается надеяться на удачу. Не все же свое счастье и везение я отдала оборванцу у ресторана вместе с пригоршней свежего снега?..

Есть у меня обычай, который можно считать порождением собственного горького опыта: везде и всюду возить с собой комплект универсальной одежды, одинаково подходящей как для прогулки по супермаркетам, так и для ведения мелкомасштабных боевых действий на пересеченной местности.

Я неплохо выгляжу в кожаном плаще, ботфортах на высоких каблуках и песцовой шапке на городских улицах, но в здешних условиях этот наряд показался мне не то что неприемлемым, а скорее неуместным, не подходящим к сценарию. Переодеться было недолго. Свободные джинсы, заправленные в короткие легкие сапожки с плоской подошвой, простенькая вязаная шапочка и пуховик, плотно утягивающийся по талии, дали мне почувствовать себя бабочкой, для которой порхание на десятиградусном морозе вещь обычная и даже доставляющая удовольствие.

Я улыбнулась, представив, как удивилась бы Наталья, увидев меня сейчас, настолько изменившуюся внешне всего за несколько минут.

К псарне я вышла быстро, хоть двигалась осторожно и неторопливо. Шла по узкой тропинке в снегу, с боков от которой было густо наслежено собачьими лапами, вслушивалась в тишину и смотрела вокруг широко распахнутыми глазами.

Как кстати распогодилось под вечер! Полная луна хорошо освещала мне путь и давала возможность надеяться, что нападение четвероногого монстра не окажется внезапным. Именно монстра, иных, судя по огромным отпечаткам лап на снегу, здесь и не водится.

Тропинка привела меня к задней стене длинного и низкого строения с плоской крышей и пошла вдоль него. Немного не доходя до угла, за который она поворачивала, я остановилась и прислушалась. Не так уж тихо было вокруг, как казалось, когда снег поскрипывал под ногами. Ночь жила тысячью звуков, как пишут в дешевых романах, и изо всей этой тысячи яснее всего выделялись отдаленный шум автотранспорта со стороны недалекого города, невнятное бормотание радиоприемника, доносившееся невесть откуда, и голоса явно с пьяными интонациями то ли спорящих, то ли восторгающихся друг другом людей. Из всей этой сложной мешанины голоса больше всего заинтересовали меня, потому что доносились они с другой стороны здания; возможно, со двора за решетчатыми воротами.

Еще раз напомнив себе самой, что отсутствие собачьих звуков вовсе не гарантирует безопасности, я обогнула псарню и, почти крадучись, направилась к воротам в бетонном ее ограждении. Отсюда разговор слышался яснее.

– Напоминаю тебе, Алексаша, в последний раз. Избавляться от костей твоя пер-регр-р-р... прер-р-рогатива. Будь любезен к утру сделать все как полагается! Чтобы никаких мешков с поганью в гараже не осталось!

Узнаю. Это явно мохнорылый. И пьян не чересчур, если с «прерогативой» справился.

– Но ты мне поможешь, Сергей Иванович! Имей совесть, в конце концов!

Увещевал Сергея Ивановича толстый, престарелый тип, прохлаждавшийся на морозе в одной рубашке и штанах, застегнутых под большим, отвисшим брюхом. Алексаша обнимал мохнорылого за плечи и едва не прижимался щекой к его лицу. На ногах оба стояли нетвердо, покачиваясь и поддерживая друг друга. Собак, к великому моему облегчению, видно не было.

– Э, нет! – Сергей Иванович повел вытянутым вверх указательным пальцем перед носом Алексаши. – Каждому свое!

– Бессердечный ты человек! – проговорил тот с чувством и отшатнулся от мохнорылого.

Потеряв опору друг в друге, оба колыхнулись в разные стороны и, переступив ногами в поисках равновесия, разошлись вовсе, причем Сергей Иванович уперся руками в стену, а Алексаша оказался лицом к воротам. Увидев меня, медленно идущую по двору, он попытался выпрямиться, шагнул назад и, ухнув ночным филином, кратко и тихо матюкнулся.

– А? – не понял его мохнорылый.

– Баба!

– Кто? – возмутился мохнорылый.

– Она!

Алексаша указал на меня рукой и едва не свалился, так его шатнуло.

Наша встреча состоялась под единственным на весь двор фонарем. Я была уже возле них, когда Сергею Ивановичу после многих усилий удалось наконец повернуться. Его выпученные глаза были подобны разноцветным стекляшкам, и я усомнилась в том, что он способен узнать кого-нибудь, кроме своего собутыльника. Но я ошиблась.

– Эта... – челюсть его отвисла от запоздалого удивления. – Она... Она баба опасная! – И он защищающимся движением вскинул вверх руку.